Красавицей она не была, но оставила серию прекрасных автопортретов. Особенного здоровья Бог ей не дал, но дал четырёх детей и более восьмидесяти лет жизни. Будучи по крови француженкой, она считала себя русской, но вторую половину жизни провела во Франции, в эмиграции, в бедности. Счастья в её жизни было не много, было много труда. Но, счастье излучают её картины – ими она при жизни и вернулась на Родину.
Зинаида Евгеньевна Серебрякова родилась 10 декабря 1884 года, в родовом имении Нескучное под Белгородом. Она происходила из знаменитой семьи художников, скульпторов и архитекторов Бенуа-Лансере. В 1794 повар-кондитер Луи Жюль Сезар Август Бенуа бежал от ужасов французской революции в Россию на заработки, его кулинарное искусство было высоко оценено при дворе императрицы Екатерины, он прижился в России, открестился, стал Леонтием Николаевичем и родил 18 детей. Чем бы ни начали профессионально заниматься отпрыски громадного клана, к которому принадлежала Серебрякова, всё, в конце концов, сводилось к изобразительному искусству. Говорили, что они родились с карандашом в руке. Дед Зинаиды Серебряковой по материнской линии, Николай Леонтьевич Бенуа, был профессором, академиком, председателем Петербургского общества архитекторов, его сын Александр Николаевич Бенуа, «дядя Шура», - знаменитым художником, основателем (вместе с Сомовым, Бакстом и Дыгилевым) «Мира искусства», отец Евгений Александрович Лансере – известным скульптором.
Отец умер, когда Зике (так звали Зину Лансере родные) было всего два года. И мать переехала с нею и ещё пятью её братиками и сестричками на квартиру деда в Санкт-Петербург. В большой квартире академика Бенуа все жили искусством: в почёте была классика, особенно творцы итальянского Ренессанса, великие Голландцы и русские портретисты 18-го века, из литературы – «божественный» Пушкин. В 1900 году Зика окончила женскую гимназию и поступила в художественную школу легендарной меценатки княгини Тенишевой, потом – в мастерскую выдающегося портретиста О.Э. Браза. Она дневала и ночевала в Эрмитаже, копируя старых мастеров. На это время приходятся её первые путешествия по Италии и посещение лучших музеев европейских столиц. В начале века, благодаря усилиям художников «Мира искусства», в культурный обиход России вернулись имена отечественных живописцев прошлого: Рокотова, Левицкого, Боровиковского и Венецианова. Последний произвёл на Зику Лансере столь сильное впечатление, что несмотря на повальное увлечение творческой молодёжи французским импрессионизмом, а потом сюрреализмом и кубизмом, она (француженка) всю жизнь была верна полнокровной русской реалистической традиции. Счастливое детство и отрочество Зики Лансере завершилось счастливым браком. Её избранником стал сосед по Нескучному, студент Борис Серебряков. Но, чтобы добиться разрешения на венчание, молодым пришлось изрядно понервничать и похлопотать. Дело в том, что жених был двоюродным братом невесты (её отец и его мать были родными братом и сестрой, по линии Лансере). Православная церковь была против близкородственных браков. Несмотря на многочисленные просьбы и заступничество влиятельных родственников, Белгородский архиерей не давал своего благословения на союз. Молодые в отчаянии решились было на кощунственное – перейти в лютеранство (лютеранские патеры были более снисходительны в вопросах брака), но нашёлся «добрый пастырь» в отдалённой деревне, который за немалую по тем временам сумму в 300 рублей, согласился освятить их брак. Медовый месяц и довольно долгое время после него молодые провели в Париже. Здесь Зика совершенствовала своё живописное мастерство в Academie de la Grand Choumiere. В 1906 году родился её первый сын – Евгений. Потом она родила ещё троих детей. В Зинаиде был необыкновенно развит инстинкт материнства. Она очень любила мужа и была любима им, хотя отнюдь не блистала красотой: была невысокого роста, с большими, восточного разреза глазами, «арапскими губами» и «фамильным длинным носом Бенуа». Но жила в ней необыкновенная доброта, которая изнутри освещала её неидеальные черты. Серебрякова очень любила простую жизнь, естественную красоту, гармонию во всём. В эпоху распада и декаданса она писала здоровых, в том числе и душевно, людей. В Петербурге и Нескучном(в этом имении и Лансере, с редким по красоте и размерам домом, величественным покоем бескрайних полей, где Зика проживала большую часть времени) она неизменно находила объекты для своей работы. Это и наиболее терпеливые из родственников, и молодые южно-русские крестьянки, и дети, и прислуга, и она сама, и самые терпеливые из всех русские ландшафты.
Первые работы и особенно автопортрет «За туалетом» на выставке художников «Мира искусства» в 1910 году имели неожиданно громкий, для скромной двадцатилетней художницы, успех. «Автопортрет Серебряковой, несомненно, самая радостная вещь… Здесь полная непосредственность и простота: истинный художественный темперамент, что-то звонкое, молодое, смеющееся, солнечное и ясное, что-то абсолютно художественное…» - писал дядя Шура, Александр Николаевич Бенуа, но даже он не предполагал, что картины племянницы будут приобретены Третьяковской галереей и она вскоре получит необыкновенно высокий для женщины того времени художественный статус. На удивление, Зинаида Серебрякова, не прилагая к тому никаких организационных усилий, стала духовным центром живописного клана Бенуа-Лансере. Если бы большевики не упразднили «буржуазные институты», то в 1917 году тридцати трёхлетняя Серебрякова стала бы членом Академии художеств. В предреволюционные годы Серебрякова работала, в прямом смысле, не покладая рук. Ей часами позируют «крестьянские мадонны» для больших полотен – «Беление холста», «Жатва», «В бане», она много и увлечённо работает с обнаженной натурой. В эпоху, когда утончённые, в шикарных туалетах с турнюрами, в «шляпах с траурными перьями» «прекрасные дамы» курили пахитоски, а их шикарные кавалеры упивались шампанским и разговорами о трагических судьбах России, Зинаида Серебрякова рисовала обыкновенных русских баб. Но совсем необыкновенных под её кистью – безыскусственных, величественных, изысканных и прекрасных. Эту «вечную женственность» нельзя было «пришпилить ни к какому направлению», она была «не современна», но не заметить её тоже было невозможно. В 1911 году Зинаида Евгеньевна, «постоянно беременная, трудно рожавшая» мать двоих детей, создаёт свой шедевр, автопортрет «Девушка со свечой». С картины смотрит, полуобернувшись, счастливая, влюблённая барышня, почти девочка – юная, непосредственная, трепетная, светящаяся душа самой художницы. Серебрякова всегда выглядела много моложе своих лет, а в пожилые годы смотрелась чуть ли не ровесницей своих детей.
Революция разом сломала всё! И вековые традиции, и устоявшийся быт «Нескучного», и вернисажи, и выставки за рубежом, и отдых в Крыму, и добрые отношения с крестьянами, и спокойный уют семьи Серебряковых. Думать теперь приходилось не только о живописи (масляные краски было не на что купить и художница писала углём и карандашом), сколько о хлебе насущном. В 1919 году у неё на руках умирает муж – друг, любимый и глава семьи… Серебрякова осталась одна с четырьмя детьми и больной матерью. Голод. Все запасы «Нескучного» были разграблены. К этому времени относится и самая печальная из картин мастера «Карточный домик», где изображены её четверо осиротевших детей. Ужас, тоска, безысходность. Но, материнский инстинкт не позволяет Серебряковой опустить руки. Она не стала рисовать в стиле почитаемых большевиками футуристов или писать портреты местных комиссаров. Она устроилась на работу в археологический музей, где делала карандашные зарисовки экспонатов. Еле сводили концы с концами. Когда утихла Гражданская война, большому семейству удалось вернуться в Петербург на квартиру деда. К счастью, её не отобрали, но подселили людей. На удачу, это оказались не представители пролетариата, а вполне интеллигентными людьми. Они даже помогали Зинаиде находить хоть какие-то заказы. Соседи были работниками Мариинского театра, благодаря им, Серебрякова увлеклась сценой – рисовала балерин. Их изящные портреты резко контрастировали с эпохой военного коммунизма. Не смотря на каждодневный труд, Зинаиде Серебряковой не нашлось места в Советской России. Её, полное высокого достоинства, искусство, было враждебно большевикам. После выставки художников «Мира искусства» в США, где были приобретены две её картины, Серебрякова решилась искать счастья за рубежом. При помощи дяди Шуры в 1924 году она выехала в Париж для организации персональной выставки. Все вырученные деньги от выставки и продажи картин она высылала детям и матери в Россию. В 1925 году ей удалось выписать во Францию сына Александра, а в 1928-м – младшую дочь Катю. Евгений, поступивший в архитектурный институт, и Таня, учившаяся в балетной школе, остались с бабушкой в Ленинграде, вытащить во Францию их не удалось – вскоре, намертво упал железный занавес.
Но, жизнь в Париже тоже не была простой. Угнетала разорванность семьи. Вплоть, до 1940 года она оставалась советской гражданкой и надеялась на воссоединение с семьёй. Однако, во время оккупации Гитлером Франции, пришлось выбирать между французским паспортом и концлагерем. От советского гражданства пришлось отказаться, связь с Родиной прервалась на долгие годы. После войны, мысли о возвращении в Россию, посещали всё реже. Пугали сталинские репрессии, коснувшиеся многих из её родни. Однако, после войны политикам потребовалось «вернуть национальные приоритеты». Серебрякова, в этом смысле, была идеальным примером – она ни когда не допускала антисоветских выпадов, к тому же, была искренней патриоткой России. Во время хрущёвской оттепели Зинаиду Евгеньевну, наконец-то, после 36 лет разлуки, смогла навестить дочь Татьяна (ставшая художником-декоратором во МХАТ-е). В её скромной парижской квартире побывали известные и влиятельные советские художники – Шмаринов, Герасимов и Соколов. На волне растущего интереса русской живописи Серебряного века удалось устроить персональные выставки Серебряковой в Москве, Киеве и Ленинграде. Успех её в Советской России в 1965 году превзошёл самые радостные воспоминания молодости. Зинаиду Евгеньевну ставили вровень с Ботичелли и другими великими мастерами. Долготерпение, доброта, умение прощать, природный оптимизм были вознаграждены при жизни. Восьмидесятилетняя художница, хоть и не смогла найти в себе сил посетить Родину, на ощутила, наконец, всероссийскую славу. Мода на неё стала даже чрезмерной. Были изданы миллионными тиражами альбомы и монографии о её творчестве, ей подрожали молодые художницы (не только в стиле, но и в причёске, манере одеваться), репродукции её картин украшали квартиры многих «продвинутых» интеллигентов, а коллекционеры перекупали картины за бешеные деньги. Пришла слава, которая ей была уже не так нужна, пришло признание, более важное для русской живописи, чем для её верной служительницы Зинаиды Евгеньевны Серебряковой. Она скончалась 19 сентября 1967 года и похоронена была по православному обряду на русском кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа.
