А затем… резкий, безумный, оглушающий крик, что как лезвие, распорол покой. Нарастающий звук стремительно приближающихся шагов превратился в грохот, словно небо упало на землю. Отчаянно сорвавшийся глубокий выдох стал гибелью всех звуков, перерастая в застывшую тишину. Танцующие искры камина, преломленные сквозь алые волны, утопили комнату в сочном, рубиновом свете…





Огромная, полная луна коснулась бесконечного океана, словно руками тянувшись к мертвому телу с живой душой, пронизывала мрак глубин яркими, серебристыми лучами. Казалось, вода и свет боролись за право обладать человеком, нежно скользя по ледяной, бледной коже. Бездыханное тело медленно утопало в мягкой пелене Атлантики, и чем глубже оно погружалась во тьму и покой, тем больше сливалось с душою океана, растворялось в ней.

А затем слабый толчок, еще один, сильнее и сильнее – сердце, как отлаженный механизм, забилось ровно и четко, гоняя студеную кровь по венам. Рожденная океаном открыла глаза и увидела свет, взывающий к ней в бездну.



Смерть отступила. Минуту назад девушка тонула бесчувственным камнем, а теперь будто тысяча электрических зарядов перемещалась от одной клеточки к другой, пробуждая их. Ощутив хоть какую-то власть над собой, она потянулась длинными, гибкими пальцами к свету в надежде ухватить его. Отныне каждое движение давалось ей легко и свободно, словно вода стала совершенным дополнением ее самой. Еще никогда дочь океана не видела так ясно, не чувствовала себя так совершенно. Пробудившееся тело плавно изгибалось подобно волнам, предвещающим бурю, от чего прекрасное создание перемещалось невероятно быстро.

Вынырнув из воды, девушка сделала жадный вдох, наполняя легкие кислородом, дабы снова ощутить себя живой. Но что-то в ней сломалось, было не так, как раньше. Воздух казался горьким, свет - слишком ярким, ветер – холодным. Как бы ни был прекрасен тот волшебный мир, частью которого она стала, нечто внутри кричало изо всех сил: «Ты потеряла себя!». Конечно, у всего есть своя цена. Нельзя умереть и возродиться, оставаясь прежней. Отныне ее тело, идеальное и сильное, перестало быть прочным сосудом для души, а стало подобно ситу, через которое та медленно просачивалась, оставляя по себе пустоту.

Вглядываясь в лик полный луны, в леденящих объятьях ее света, девушка задавала себе один и тот же вопрос… Кто она теперь: невинная душа, обреченная платить жестокую цену или же просто убийца, вышедшая из океана?

Дорогие друзья, я знаю, что мои навыки фотошопа оставляют желать лучшего. Уж простите меня за это, ведь я старалась и сделала больше, чем ожидала от себя!:) Пролог получился маленьким, но остальные серии будут больше. Очень надеюсь, что эта история заинтересует вас!:) Буду рада вашим отзывам, критике и советам. Благодарю за внимание!:)

1997Anastasi, спасибо! Очень вам рада))) Заглядывайте еще

Jen_Whitely, спасибо!!! Мне очень-очень приятно. Чего не призналась, как подписана была?)))

Дорогие друзья, прошу прощения, что так затянула с главой. Было много личных причин, а еще... меня сбрендило полностью переписать написанные серии, так как прошлый вариант почему-то перестал нравится . Ну бывает со мной такое . К сожалению, не могу обещать, что разрыв между выходом глав будет меньше, но постараюсь его все-таки сократить. Надеюсь, вам понравится, и я не разочаровала! Буду рада вашим отзывам, советам и критике! Приятного чтения!

Плавно, величественно Она, повелительница его судьбы, ступала подобно ангелу, медленно погружаясь в теплую, кристально-чистую воду, взывая и маня каждым вздохом, взглядом и движением. «Пойдем со мной», - словно звон тысячи хрустальных капель, прозвучал Ее божественный голос, и каждая его клеточка жадно впитала Ее слова.

Он шел без страха и сомнений, в надежде ухватить мгновение вечности. И чем больше он рвался вкусить Ее, тем глубже утопало бренное тело, пока вода полностью не захватила его, а сердце не затихло навсегда. Она крепко обхватила его руками и, без жалости и скорби, отняла самое ценное, что есть у человека…






Я едва смог открыть даже один глаз, чтобы выделить и постараться нейтрализовать источник неожиданно возникшего света, вернувшего меня в реальность. Несколько секунд я недовольно щурился, пытаясь разглядеть хоть что-то, но видел лишь яркие лучи, скользящие сквозь настежь открытые окна и наполняющие комнату золотым свечением. «Что же, будет забавно, если я еще и ослепну», - проскользнула странная насмешка в голове, а глаза потихоньку привыкали к свету. И вот я уже распознал силуэт виновницы моего резкого пробуждения, что стояла у окна и теребила плотные, темно-коричневые шторы, которые я так старательно сводил на досуге. Ей всего-то и нужно было похлопать меня по плечу, дабы выдернуть из мира снов, но, по-видимому, раздвигать шторы и распахивать окна – это именно то своеобразное проявление заботы, которое она так любила.



- Доброе утро, милый! – произнесла мама, и я едва успел уловить эти слова, так как снова отвлекся на свои мысли. Глаза совсем привыкли, и теперь я легко мог читать ее. Стоит заметить, что сегодня она прекрасна, как и всегда. Короткие, смолянисто-черные волосы игриво обрамляли нежное лицо, а немного вздернутые уголки губ вызывали ответную реакцию во мне. Что же, возможно, Мэри права, и начинать свой день нужно с яркого солнца, свежего воздуха и улыбки близких людей, и тогда весь мир будет по плечу. Странная волна оптимизма поразила меня, что обычно было не присуще ни одному утру за последний год.



- Доброе, - наконец промолвил я.
- Как спалось?
- Не плохо, но хотелось бы подольше.
- Прости, что бужу так рано, ты же помнишь…
- Ну да, - прервал я, уловив, к чему она клонит, и настроения как не бывало.
- Чарли, я хотела пожелать тебе удачи, ведь это первый день…
- Мам, - снова перебил я, избегая любого упоминания вслух об этом «замечательном» дне, который я и без того предвкушал с ужасом целый месяц, а тем более в душераздирающей речи слишком заботливой матери, - все будет хорошо. Не беспокойся, ладно?

По тому, как приподнялись плечи, словно делая глубокий вдох, и как она повела голову, наклоняя ее вправо, я понял, что Мэри согласилась. А затем она направила весь корпус в мою сторону, и я догадался, чем это закончится. Мама запустила пальцы в мои взъерошенные волосы, а затем сладко поцеловала в лоб, как младенца. Смущает ли меня это? Уже нет. Толи я стал взрослее и понимаю, что тут нет ничего дурного, толи мне просто приятно наблюдать улыбку самой чудесной женщины на свете, когда она с такой радостью проявляет свою нежность.

- Собирайся, а я пока приготовлю что-нибудь вкусненькое на завтрак, - с усмешкой промолвила она и через минуту скрылась, оставив меня наедине с собой. Сказать, что я не спешил подыматься с постели – ничего не сказать. Открыто заявляю, что в этой гонке даже черепаха была бы образцом скорости и стремления. Куда торопиться?! Сегодня первый день скуки и мучений – начало учебы. Год назад произошло кое-что ужасное, оставившее нестираемый отпечаток на моей жизни. Теперь мне 18. Друзья, одноклассники выпустились еще весной, и с сегодняшнего дня покоряют колледжы и университеты. А я, словно в дурацком «дне сурка»*, застыл на месте, в бесконечно-длинном и несносном школьном году.

* "День сурка" - американская комедия, главный герой которой застрял в некой петле времени.


Вскоре я все-таки смог встать и привести себя в порядок, а потом спустился вниз, заманенный приятным ароматом блинчиков, что доносился с кухни и пробуждал во мне аппетит. В гостиной, теплой и светлой, ждало новое испытание – старый друг, что обижено поглядывал из угла. Я медленно подошел к роялю, так робко и осторожно, как мальчишка впервые подходит к понравившийся девочке. Закрыв глаза, я опустил пальцы на холодные клавиши и постарался прочувствовать их, дабы умело нанизать жемчужины-звуки, рождающееся от моих прикосновений, в идеально-гармоничное колье. Жаль только, что даже если начну бить клавиши кулаками, я не услышу ни стука, ни грохота, ни малейшего дрожания. Больше года, как тишина стала моим проклятьем, а музыка, да и любой, пусть самый неприятный звук – сладким воспоминанием, сдавливающим грудь. Я бы отдал полжизни, а то и всю, дабы хоть на мгновенье снова услышать чистый, игривый смех матери, треск догорающего камина, щебетание птиц, шепот прибоя. Для многих в мире это такие мелочи, на которые я сам раньше часто не обращал внимания, но теперь… даже мой собственный голос забывается, медленно растворяясь в памяти.



Кстати, я говорил, что моя мама волшебница?! Всего одно движение кисти, и на белоснежной тарелке аккуратной горкой легли золотистые, ароматные, божественно-вкусные блины, притрушенные сахарной пудрой и украшенные сочными ягодами – малиной и черникой. Только она так умело заставляет меня выбираться из пропасти собственных мыслей и рассуждений, в которой я иногда теряюсь и сбегаю от реальности.

- Приятного аппетита, - промолвила она, но по напряженно-дрожащим губам я понял, что мама не в настроении. Иногда она забывает, что я не слышу голос, а читаю по лицу, и неплохо разбираюсь в том, что вижу. Сам виноват - сел за рояль, задел за живое. Раньше мы часто устраивали музыкальные вечера, а теперь вспоминать – это как снова и снова раздирать еще не зажившую рану.
- Может нам стоит продать инструмент? – выдавил я, огорченный своей же оплошностью.
- Нет… - резко покачала она головой, а затем, обдумав, добавила: решай сам, как тебе будет лучше.
- Ты каждый день вытираешь пыль с крышки, а мистер Стивенс раз в месяц настраивает его. Но если подумать, зачем? Я больше не играю. И получается, он словно в коме, а все стараются придать ему здоровый вид.
- Хватит болтать, - Мэри быстро сменила тему, улыбаясь с натяжкой, - ешь, пока горячие и собирайся в школу, а то опоздаешь.
- Слушаюсь и повинуюсь.
И хоть от слова «школа» меня передернуло, я мог думать лишь о ясных, но грустных глазах матери. Раз уж она решила избежать разговора, я не стану настаивать. Видимо, она просто еще не готова расстаться со мной прошлым и принять меня настоящего… глухого…



Позавтракав, я кинул в рюкзак пару учебников, залежавшихся с того года, попрощался с мамой и быстро вышел на улицу. Теплый, осенний ветер потоком устремился в грудь, а затем будто пробежался по всему телу. Я замер и, как ненормальный, уставился на синий пикап, скучающий у гаража. Нужно сделать всего пару шагов, но каждый из них давался так, словно я иду на смертную казнь. И дело не в том, что я больше никого там не знал, ни в страхе или смущении, скорее я чувствовал отвращение к той подростковой жизни, которая была у меня. Поэтому стоило лишь подумать о ней, как ноги становятся свинцовыми, и, казалось, они сами врастают в землю по колено. Все же я переборол себя на время и оказался в машине. Конечно, врачи были не в восторге от идеи с вождением, но пройдя кучу тестов на внимательность и адекватность, я все же получил разрешение с определенными условиями, как ограничение скорости, наклейки инвалидности на авто и регулярное обследование. Хорошо, что они хоть не знакомы со старушкой «Бэтти», а то бы точно запретили водить. Старенький пикап разваливается на ходу. В машине несет бензином и сыростью, обивка кресел износилась до дыр, да и заводится она через раз, но я люблю этот раритет на колесах. В ней я ощущаю неуловимое присутствие отца, погибшего 6 лет назад, и как бы слышу отголоски счастливого прошлого. Я завел пикап, и он задергался, так что все тело пробрало этими, практически живыми, волнами. Нужно всего 15 минут, пролетающих, как мгновенье, чтобы добраться до школы. Помнится, в детстве, когда меня возили родители, я всегда поглядывал в окно, любуясь живописными пейзажами, открывающимися путникам. Огромное, пресное озеро, что делит город на несколько неравных частей, в нашем районе обрамлялось не только домами, а еще холмами и деревьями. Поэтому иногда казалось, что здесь не было ни души - маленький, уединенный мир посреди небольшого, но шумного городка.



Чем дальше я отъезжал от дома, тем сильнее нарастало напряжение. Мышечные спазмы привели к тому, что пальцы крепко сомкнулись на руле, практически оставляя овальные впадины. Повернув на центральную улицу, я сбросил скорость, но так и не осмелился нажать на тормоз. Я сделал пару медленных кругов вокруг здания, разглядывая развязных школьников, что после летних каникул тоже не спешили на учебу. Забавно, но они смешили меня. Всего год разницы между мной и старшеклассниками, но казалось, что между нами целая вечность. Я четко видел суть всей их «нелегкой» жизни, их проблемы и заботы. Да я и сам когда-то был таким, но теперь стал слишком далек от подростковой суеты.



Проезжая третий несмелый круг, руки будто сами дернулись на повороте, и машина устремилась в противоположную от школы сторону. «Завтра…» - проскользнуло в голове. Поглядывая в окно заднего вида, как она утопает вдалеке, скрываясь за деревьями и домами, я направлял пикап к месту, куда меня неимоверно тянуло… туда, где сходятся миры, настоящее и прошлое, жизнь и смерть.

Осень во Флориде обычно теплая и ветреная, но всю прошлую неделю шел непрерывный ливень. Я всегда любил запах земли после дождя, витающий аромат сырости. Но тут почва пахла иначе. Нос забивал неприятный микс мокрой травы и гнили, словно кто-то старался создать подходящую, специфическую атмосферу и внушить еще большую тревогу. Я же наоборот чувствовал себя уютно и свободно. Обволакивающая тишина на кладбище подлинная и безопасная, ведь никто из мертвецов не встанет из могилы и не похлопает по плечу, разрушая мой покой. Остальной мир лишь напоминал, что я не слышу ни звука, отвлекая от забвения в пропасти собственных мыслей. И пусть местные ароматы были далеки от совершенства, я дышал легко, полной грудью.

На небольшой поляне, обрамленной цветами аметистовой окраски, располагались две близкие моему сердцу могилы. С одной стороны почивал отец, погибший в автокатастрофе, с другой – мой самый лучший друг, жизнь которого оборвалась чуть больше года назад. Они словно присматривали друг за другом, и от этого мне становилось спокойнее.



«Знаешь, - выдавил я, легко опираясь спиной о надгробный камень, а затем, оглядевшись по сторонам, убедился, что на кладбище нет ни души, - я так и не осмелился зайти сегодня в школу. Без тебя она стала чужой и жуткой, дружище. Как же я скучаю! Не верится… прошел лишь год, а кажется, что целая вечность. Не уверен, что смогу прижиться там. Дотянуть бы до весны и забыть обо всем. Как ты? Надеюсь, в Раю за развлечениями с красотками, пивом и футболом, ты не успеваешь скучать. Если все же успеваешь, заглядывай ко мне, мы найдем, чем заняться. Я не забываю… не перестаю винить себя… но хочу верить, что ты меня простил…». Каждое слово давалось нелегко, словно вырывая щипцами из груди, после чего оставалась лишь пустота. Такие разговоры могли длиться часами. И сколько бы раз я не умолял, не просил прощения, легче не становилось. Есть вещи, совершив которые, мы навсегда теряем себя, обрекаем душу на скитания.

Вдруг, посреди моих откровений, люди, облаченные в черное, как хмурые тучи, замелькали на горизонте и плавно плыли по аллее в направлении свежей, глубокой могилы. Я знал их.



Пару дней назад на озере нашли погибшего Нейтона Брауна, и весь город только и говорил об этом. Мы не были друзьями, так как он старше на 2 года, но я хорошо помню его по школе. Печально. Парень был отличном игроком в футбол, капитаном команды в колледже. Вообще, эта история какая-то странная. Спортсмены постоянно обследуются, и никаких проблем с сердцем не нашли. Врачи так и не поняли, почему начался приступ. Говорят, что Нейт был весь мокрый, с головы до ног, словно купался в одежде, что вообще не вписывается в ситуацию. Вот и выходит, мы, как заводные куклы, живем, двигаемся, пока не сядут батарейки. Жаль, сменных нет…

Я не слышал ни отчаянной речи бледного, как мертвец, отца, ни плача безутешной матери, ни вздохов родственников и товарищей погибшего, но каким-то немыслимым способом ощущал то нарастающее напряжение в воздухе, что, после вдоха, будто застряло комком в горле. Я хотел выразить сочувствие семье, но не осмелился подойти. Думаю, мне, молодому и живому, пока довольно жестоко напоминать им, что Нейтона больше нет, когда мир продолжает свое движение. Но, в конце концов, однажды утром они проснутся и ощутят, как время стирает все, и тогда жизнь снова начнется с нуля. То, что болит сегодня… не будет болеть всегда. Мы не забываем боль, ее отголоски навсегда остаются в голове и сердце, как глубокие зарубки на дереве, но наступает день, когда мы отпускаем ее… и это правильно. Пока есть время, мы просто обязаны жить… если не за себя, то хотя бы за тех, чье истекло быстрее.

Я практически переступил границу кладбища, раздумывая, чем оправдать свой прогул, как вдруг, внезапно и странно, по телу пронеслась непонятная волна ощущений. Подобное чувство возникает на уровне подсознания, когда кто-то откровенно пялится в спину или желает дурного за глаза. И пусть симптомы схожи, все же я никогда не испытывал такого ранее. Это были далеко не «мурашки», а сумасшедший табун диких лошадей, что несся по коже. Что же происходило за спиной, откровенно цепляя мои инстинкты и дергая за нити?! Практически не совершая лишних движений, дабы не спугнуть эти ощущения, я медленно обернулся. Полуденное солнце, что пару минут назад скрывалось за льняными облаками, прорвало их лучами и световым дождем залило все вокруг. Грудь содрогалась от резких толчков изнутри, и, прижав влажную ладонь к области сердца, я почувствовал невероятно-быстрый стук, грохот барабанной дроби, возникший без каких-либо причин.



Стремительный поток ветра доносил легкий аромат ванили и жасмина, в котором я тонул. И пусть запах был едва ощутим, он спокойно перебил все остальные, резкие и неприятные. Перед глазами показалась, нежно укутанная лучами, невысокая, хрупкая незнакомка. Ее золотистые, как спелая пшеница, волосы светились и развивались на ветру, и каждое движение локона казалось неким волшебством. Девушка замерла у могилы погибшего юноши, и по слегка опущенным плечам я понял ее тревожное настроение. Странно. Я бы хотел заметить хоть что-нибудь вокруг, но мог сконцентрироваться только на ней, словно она центр Вселенной. И пусть я мыслил ясно, эта ясность касалась лишь ее.



Вроде бы она совсем не заметила меня, но, видимо, так же ощущала что-то непонятное, и поэтому резко повернула голову. Между мной и неизвестной было не меньше 20 метров, но я четко мог рассмотреть каждую безупречную линию ее чистого, ангельского лица. Прохладный, спокойный взгляд небесно-голубых глаз скользил по мне, и я словно ощущал его, как реальное касание. Мраморная, почти прозрачная кожа светилась ярче солнца, и на секунду мне показалось, что это ее лучи застилают мне глаза. Я больше не волновался ни о чем! Дыхание выровнялось, а пронизывающую дрожь сменил подлинный покой. Сердце, недавно вырывающееся из груди, теперь билось ровно и четко. Я грезил ее руками, представляя, какой бархатной может быть кожа, и стоит незнакомке дотронуться, как я рухну без сознания. А губы… Она молчала, но я ждал хоть малейшего дрожания этих пухлых, медовых уст, словно весь мир сошелся на них. Она стала всем, что я знал, чего хотел… и не понимал!



И вот я решился сделать маленький, несмелый шаг, чтобы приблизиться к ее тайне хоть на мгновенье, и этим разбил ту невероятную связь, возникшую между нами. Девушка вздрогнула, а затем быстро направилась в противоположную сторону и, как мираж, растаяла вдалеке, словно увидев во мне угрозу. Одурманенный, запутавшийся, я стоял и глядел вдаль. Я будто врастал в почву корнями, ощущая как мягкая, податливая земля проседает под ногами. Все вокруг было привычным. Солнце больше не светило так ярко, а запах гнили и сырости снова наполнил легкие. Я четко помнил исчезнувшую из вида незнакомку, но прекратил сходить по ней с ума. Она, как видение или сон, пропав, перестала казаться чем-то невероятным, а обрела вполне обычные черты. Да и я, вспоминая себя 5 минут назад, поражался всему, что думал, будто другой человек овладел мной, а теперь покинул сознание.

Я шел к пикапу, ощущая легкую слабость и головокружение от замешательства.



Может и не было ничего? Может солнце напекло голову или на кладбище растет дурман, вызывающий галлюцинации? А, может, я еще сплю? Да нет, это уже бред. И пока я вел диалог сумасшедшего в голове, кто-то легко коснулся моей руки.
- Привет, - прочитал я по губам, среагировав на прикосновение, а затем автоматически ответил:
- Привет.
Это была моя соседка, Кэрри, что, видимо, приехала навещать кого-то из родных. Девушка мило улыбнулась и продолжила свой путь, но сделав около 10 шагов, обернулась и помахала рукой.



И вдруг ее смуглая, шоколадная кожа обрела бледный, серебряный окрас, черные кудри стали золотыми, а темные, карие глаза – голубыми, как топазы. Я смотрел на знакомую девчонку с соседнего двора, что знаю вечность, но произвольно видел лицо той, что появилась и мгновенно растаяла, как снег во Флориде. Она, как шаблон, отражалась в каждом известном и неизвестном мне женском лице…