Иногда жизнь захлопывает перед нами одну дверь за другой, не позволяя выбраться из сложной ситуации. Каждый новый день приносит все больше разочарований. Каждая новая потеря, каждая неудача - вновь и вновь толкают на страшный шаг. Этот шаг – всего лишь мнимая надежда, которой я не устаю себя тешить.
И мысли… Такие ужасные мысли о том, что все это можно прекратить одним лишь движением, не оставляют меня, но я почему-то еще держусь. Что-то внутри удерживает меня от суицида. Спасительного и губительного одновременно.
Все началось около года назад, когда я потеряла своих родителей. Мне было очень плохо и больно, и, несмотря на то, что я давно не маленькая, принять их смерть оказалось очень тяжело. Марк, человек, которого я безумно люблю, помогал мне справиться с горем и помогает до сих пор. Я вижу, как нелегко ему это дается, но он не бросает меня и делает все, чтобы я снова начала жить.
А недавно я потеряла работу. Мы успели взять достаточно большой заем, чтобы купить жилье, успели переехать и перевезти кое-какую мебель. Конечно, этого мало и наша квартира больше похожа на опустевшую берлогу, чем на приличный уютный дом. Но как говорится, не все сразу. К слову, мы и не торопимся. Спать есть на чем, кое-какие кухонные столы тоже имеются, есть обеденный стол с парой стульев, один маленький шкаф для одежды, телевизор и единственный уютный элемент – камин. Не густо, но для сносной жизни вполне подходит.
Подходило… Все изменилось, когда я лишилась своего заработка из-за идиота-начальника, который мне предпочел длинноногую блондинистую дуру, которая даже кофе с первого раза сама заварить не может! И, тем не менее, с работы меня попросили уйти. Скандал я им, разумеется, закатила, но делу это не помогло. С тех пор черная полоса буквально захватила мой мало-мальски устойчивый мирок. Счета, просрочки, ссоры с Марком – все это хлынуло на меня нескончаемым потоком. Лучики надежды гасли один за другим. Оставалось совсем немного, и я сломаюсь.
Сегодняшний день начался с ужасной ссоры, уже пятой на этой неделе. Марк старался работать за нас двоих, но его терпение тоже сдавало свои позиции. Мы поругались очень глупо, из-за сущей ерунды, о которой даже говорить не хочется. Марк взъелся на меня за то, что солонка на столе оказалось пустой, хотя в ней должна была быть соль, а раз я дома, то должна тщательней за этим следить. Но ведь я могла просто забыть! Это нормально – забывать о каких-то вещах! К тому же я упорно ищу работу. Я обзваниваю сотни компаний, в которые могла бы устроиться, но в нашем мире даже дипломированному специалисту сложно найти работу. Марк отказался слушать мои доводы либо же был слишком упрям, чтобы к ним прислушаться. Ссора из-за солонки переросла в настоящий скандал, который коснулся всех наших проблем. Мы обвиняли друг друга, хотя виноват был каждый из нас, мы орали и портили остатки той скудной мебели, что имелась в нашем доме. В конце концов, я не выдержала, упав на колени, и начала рыдать. Слезы текли из глаз, не переставая. Сначала это сопровождалось ругательствами, потом же переросло в тихие всхлипывания. И вот уже час мы сидели молча, делая вид, что не замечаем друг друга. В последнее время такое занятие стало привычным для нас. Наш маленький мир тихо рушился под натиском мира большого. Устав от этого, Марк поднялся с кровати, медленно оделся и, хлопнув дверью, покинул наш скромный пустой уголок. Сердце сжалось.
«Неужели он ушел? Не может быть! Мы ссорились, но он никогда не уходил из дома!» - пронеслось в моей голове, слезы вновь навернулись на глаза. Мне стало очень больно, словно я опять потеряла самое дорогое, что есть в моей жизни, как тогда с родителями. Воспоминания отозвались болью в душе. Хотелось кричать от безысходности.
Звонок мобильного прервал царящую в доме тишину. Я взяла трубку:
- Да, я вас слушаю, - мой голос еще дрожал.
- Кейт Гилмор? – послышалось на том конце. Это был приятный женский голос, деловой надо признать, со стальными нотками. Она назвала компанию, в которую я совсем недавно отправляла свои данные.
- Да, это я.
- Я ознакомилась с вашим резюме, оно мне понравились, и я бы хотела лично поговорить с вами насчет работы в нашей организации. Мы можем встретиться в понедельник? С утра вас устроит? Часов в восемь?
Моей радости не было предела, я, конечно, ответила согласием, затем положила трубку. Хотелось танцевать от счастья, если бы не одно «но»… Марка не было в доме. Мне не с кем было разделить свою радость, некому было подарить свою первую за многие месяцы улыбку. И стоило только подумать об этом, как дверь распахнулась, явив мне моего любимого с огромным букетом алых роз в его руках. Он виновато улыбался, переминаясь с ноги на ногу.
- Я виноват перед тобой, Кей. Я не должен был, просто…
Договорить я ему не дала, нежно обвив его шею своими руками, и я с наслаждением растворилась в его поцелуе. В тот момент всё стало не таким уж и важным, а мир заиграл яркими красками. И назывались эти краски - страсть.
Марк легко поднял меня на руки, пронес немного и опустил на пол рядом с горящим камином, не прекращая поцелуй. Кожу ласкал жар горящего камина, а руки любимого и самого желанного мужчины крепко сжимали мои, не давая шанса вылезти. А я и не собиралась убегать, мне было хорошо и тепло. Рядом с ним…

Она сидит напротив тебя, улыбается, щурит глаза, прикусывает губу. Её губы накрашены ярко-алой помадой – на кружке остаются следы. Длинные серёжки при каждом движении звенят и нежно, и тихо, и хочется записать эти звуки, наложить их на бит. Тушь немного осыпалась, оставив на щеках чёрные веснушки. Угольного цвета локон выбился из причёски, она то и дело поправляет его, заправляя за ухо, и это смотрится трогательно и соблазнительно одновременно.

Ты вязнешь, как муха в клейкой ленте, в этих дурацких мелочах, пытаешь составить стройную и цельную мозаику, но она каждым движением добавляет новый кусочек – и пазл приходится ломать, собирать заново. Это сводит с ума. Не в силах понять смысла этой игры, вынужден поддаться, играть на чужом поле, раз за разом пропуская удар. Рефери и соперник — в одном – её – лице.

Озвучиваешь мысль вслух, перебивая бессмысленное воркование, в надежде, что хоть сейчас-то сможешь разгадать эту женщину. А она... она смеётся, смех отражается от стен, тебя, кружки, чайника, пепельницы. Как мячик для пинг-понга, смех скачет по комнате, нравоучительно щёлкнув тебя по носу, и возвращается в кулак владелицы.

Влюблённый бедный демон кувыркается в груди.

Она любит Пруста, Босха, Шнитке, Мопоссана, Вагнера, Паланика. И, кажется, она сама соткана из пост-модернизма, сюрреализма и декаданса. В этом нет ни глубины, ни доброты, ни столь любимой зоркости сердца, она вся — натянутая пружина, твой канат над цирковой ареной.

А тебя, кажется, она совсем не любит.

Сколько раз говорил себе, что не вернёшься в этот дом, что устал быть заклинателем змей, что поддавки — не твой конёк? Но каждый раз, когда накидываешь джинсовую куртку, в её глазах читается грусть. Твой уход — это ваши мимолётные моменты нежности и искренности.

– Ты сегодня надолго?

Пожимаешь плечами, крутишь в руках пачку сигарет, но – за это готов проклинать себя – утвердительно прикрываешь глаза.

– Останься. Мне спокойно с тобой. – пауза. – Мысли утомляют тело. Бывало такое?

Да, чёрт возьми! Каждый раз, уходя, ты чувствуешь себя выжатым лимоном, бессильным младенцем, выдохшимся бегуном-марафонцем. И хочется сказать ей об этом, и наотмашь ударить ладонью по столешнице, и схватиться за голову, до боли стискивая виски.

– Какие, например?

– Я устала от неопределённости. Мысли без тебя — где ты, с кем ты и когда вернёшься. Когда ты здесь, мысль одна — ты рядом. Нужно ли что-то больше?

Тело словно пронизывает разряд электричества в двести двадцать вольт, а её слова растворяются в сизом дыме сигарет.

Широким грубым мазком твоя возлюбленная женщина рисует новую, непривычную, неправильную деталь. Неправильную — в твоём понимании. Логические цепочки, выстроенные за всё это время, летят к чертям, нервы оголёнными проводами коротят, внутренний осциллограф готов выдать длинный монотонный сигнал.

Любовь как прогулка по минным полям.

Ты опрокидываешь стул, вскакивая, мечешься по комнате как загнанный зверь. Стараешься не смотреть на неё, обходишь по параболе. Везде чудятся красные флажки, за которые — нельзя, пристрелят сразу на излёте.

Наконец останавливаешься у окна, мучительно пытаясь осознать сказанное, всматриваешься в туманную пелену за стеклом.

– Ты ждёшь меня каждый раз?

– Скорее, надеюсь каждый раз, что не уйдёшь. Иногда плачу. Смешно, да? Слёзы девичьего мазохизма.

Тебе не смешно ни на йоту. Не удивишься, если увидишь после этого вечера, что седина опалила виски. Сильно трёшь глаза, под веками – расплывается зелёная муть. Горло сдавливает невидимый поводок.

– Почему не раньше? Почему? – хрипишь.

Два шага к ней, один — от неё. Танго нерешительности, апофеоз неуверенности, апогей неверия... во что? Ты смешон, дружище. Шаг, ещё, ещё; ещё пол шага.

Сцепляешь руки в замок вокруг неё и гладишь до исступления её волосы.

Ты кладёшь её на спину, напряжённо вглядываешься в эти болотно-зелёные глаза. Руки разведены в стороны, пальцы лежат на её запястьях, на пульсе. Раз, два, три... ток крови по венам отмеряет ровные удары сердца. Твоё же – готово сломать рёбра, вывернуть наизнанку грудную клетку, разорвать аорту. В голове шум, женский спокойный голос отзвуками вплетается в него, создаёт, в ритме шесть восьмых, этюд твоей влюблённости. Наклоняешься – ниже, ниже, ниже!.. – и впервые замечаешь тёмные точки-вкрапления в радужке. Последний штрих в портрете.

– Я... – её глаза распахиваются широко, а ты проглатываешь слова, не решаешься. – Ты пахнешь полынью.

– Белладонной. Я тоже тебя люблю, Майк.

Горячее дыхание обжигает щёки.

---

В миниатюре присутствуют цитаты, перефразы или отсылки:

Billy's band «Я не вернусь».

Ундервуд «Любовь как прогулка по минным полям», «Моя любовь».

Антуан Экзюпери «Маленький принц».

Мнение автора может не совпадать с позицией персонажей.

- Я так скучал по тебе все это время… - робкий поцелуй скользнул по плечу девушки, - почему ты не отвечала на мои звонки?
- Я присылала тебе сообщения несколько раз.
- Это совсем не то, - снова поцелуй, чуть более смелый, чем предыдущий.
- Ты же знаешь, Джекки, у меня много работы.
Это было почти правдой. Работа... Последние три месяца ей приходилось работать втрое больше обычного, но постоянная занятость была скорее предлогом.
Из приоткрытого окна потянуло холодом поздней осени, и девушка зябко поежилась, повела плечами, обхватила руками худые колени.
- Ты замерзла?
- Немного.
Слегка подавшись вперед, он попытался провести руками по её ногам.
- Перестань, ты меня смущаешь…
- Мария! – в голосе мелькнул мягкий, просительный укор. Это её почти тронуло… но нет, усталость снова взяла свое. – Мы же так часто сидели рядом, и я обнимал тебя крепко. Теперь это уже ничего для тебя не значит?..
Девушка промолчала. Нет, теперь это ничего не значит. Но говорить об этом не хотелось. А он принял молчание за боязнь признать свою слабость и уязвимость. И придвинулся ближе, обнял её за плечи.
Она старалась не смотреть на него. Не из-за того, что боялась раскрыть свои истинные чувства, а точнее их отсутствие. Пожалуй, так было бы даже проще. Просто смотреть на это лицо не было никакого желания. И потом, порой лучшее, что можно сделать – это отдать себя тому чувству, что дарит наиболее приятные в конкретный момент ощущения. Сейчас это определенно было осязание.

***

- Так немного теплее, правда? – воспользовавшись секундным замешательством и крепкими объятиями, он наконец смог коснуться её губ. Они оказались теплыми и мягкими, такое забытое чувство! Спустив бретельку тонкого платья, Джекки любовался матовым блеском кожи. Он знал, если коснуться её плеча, можно будет почувствовать, насколько оно гладкое, почти шелковое… А она слегка вздрогнет и попытается отстраниться, сделав вид, будто ей это едва ли приятно.
Наверное, с его стороны это почти подлость. Он не был влюблен, но сам того не желая, играл влюбленного, и это получалось так естественно, будто он учился притворству всю жизнь. Влюбленности не было, но она не была ему безразлична. Мария… Даже произнося это имя про себя, он всегда внутренне вздрагивал. Как ей это удается? Она будто идеальна для него, будит в нем все эмоции, которые дремлют с другими девушками, порой куда более красивыми. И в то же время, ему не хочется быть с ней все время. Иногда хочется даже бежать, к удовольствиям более новым, волнующим и менее доступным. Ведь сколько бы она не пыталась казаться недотрогой, весь предыдущий опыт подсказывал ему, что это куда больше игра, чем действительность. Хотя сегодня, признаться, игра затянулась.
Поцелуй, еще один… её кожа удивительно горячая, куда горячее, чем его. Такова она вся. Ему всегда было горько осознавать, что чувства Марии к нему сильнее, чем его собственные – к ней. Это пробуждало совесть, и в груди появлялся неприятный легкий ком. Но сегодня он усыпит голос совести. Разве не стоит кратковременная боль, что он может причинить Марии, тех минут радости, что они дарят друг другу?
Поцелуй, поцелуй, поцелуй…

***

- Нет, Джеки... не сегодня. Я правда устала.
- Мария! – в голосе уже нет робости, он слишком распалился, и теперь был скорее зол.
Она не хотела огорчать его.
Он был милым, привлекательным… немного простоватым, но это ничего. Их многое связывало. И все же она не испытывала к нему даже нежности. К счастью, влюбленные мужчины многое готовы принять за правду, и наверное сейчас он решит, что это просто каприз.
Поцелуй, поцелуй, поцелуй…
- У тебя такая мягкая и горячая кожа – он взглянул ей прямо в глаза. Его зрачки были расширены, и потому и без того темные глаза казались черными. Это до сих пор ее немного волновало, совсем чуть-чуть. – Признайся, что ты тоже скучала по мне.
- Нет.
Резким рывком он повалил её на спину. Лопатки больно стукнулись о дощатый пол, он же в один миг оказался над ней.
- Ну же, скажи, что ты скучала по мне!
О, Боги…
- Мария!
Камин потрескивал совсем рядом с ними, и горячий воздух разгорячал ее тело, помогая ее маленькой лжи. Все в порядке… пусть он считает, что она тоже влюблена в него. Отблески огня осветили лицо Джекки, его руки, напряженные настолько, что вырисовывались даже мелкие мышцы.
Вместо ответа она подняла на него взгляд и посмотрела прямо в глаза, не мигая. Пусть думает, что хочет.
Он улыбнулся. Естественно, он снова решил, что она боится сказать, как ей было без него плохо. Что ж, пускай… Может, все действительно к лучшему. Во всяком случае, разве не служит нежность этого момента достойной платой за горечь, что он испытает, когда им придется оставить друг друга?
Поцелуй, поцелуй, поцелуй…