Дуновение окрашенного в золото осенних листьев ветра потревожило кружевные полупрозрачные занавески. Оно смешалось с едкими парами спирта и хлора, которыми был пропитан этот светлый или, скорее, обесцвеченный кабинет. Белые стены, пол и потолок, белая мебель и аппаратура. Единственное, за что удавалась зацепиться взгляду, – яркая гербера, одиноко впитывающая трехдневной давности воду из пробирки на окне. Ее хрупкое истощенное тельце из последних сил боролось за свое существование, с каждой поглощённой каплей все больше ощущая приближение неминуемого конца. Она не хотела умирать. Юность и притягательная красота еще окутывали каждую клеточку ее прекрасного цвета. Но все было решено. Решено, когда неизвестный ей мужчина забрал ее из того чудесного сада, воспоминания о котором еще не потускнели в ее памяти и принес в этот странный, одновременно тусклый и яркий мир.

– Прекрати!
Грозный оклик в мою сторону вынудил мои ноги перестать барабанить по ножкам стула, на котором мне пришлось высидеть уже, по моим подсчетам, не меньше получаса. Я отвела взгляд от ярких лепестков цветка и устремила его на свою «надзирательницу», что-то упорно продолжающую выводить в своем журнале посещений.

Сестра Норгрем никогда не славилась славным характером, несмотря на то, что была умна, хороша собой и получала, насколько мне известно, неплохое жалование, являясь старшей медсестрой в областном отделении. Видимо чего-то в жизни ей все же не хватало. Сейчас, наверное, это были ответы – ответы на вопросы, которые ее совершенно не интересовали, но должностной долг обязывал ее поставить мне диагноз.

- Значит температура не спадает уже 2 недели?
- Да, мэм, - вяло отзываюсь я, машинально еще пару раз ударяя ногой по стулу. Гневный взгляд Норгрем заставляет меня остановиться.
- И выше 37.5 не поднималась?
- Нет, мэм.
Девушка снова делает какие-то записи. Я снова смотрю несколько минут на цветок.
- Значит так, - голос Норгрем заставляет меня вздрогнуть и вернуть взгляд обратно, - здесь необходимо более детальное обследование. Твоя анемия, судя по всему, не единственная проблема. К тому же она явно не на той стадии, которая способна вызвать столь длительную лихорадку.

Медсестра подошла к окну и, щурясь от яркого света, принялась копаться в грудах бумаг, сваленных на подоконнике.
- Но у меня несколько зачетов на этой неделе, я не могу их пропустить, - как бы извиняясь, опустив голову так, чтобы мои короткие волосы закрыли хоть часть лица, бормочу я.
- А никто и не говорит про то, что это нужно делать срочно, - поглощённая своим занятием девушка произносит эту фразу медленно, почти по слогам, будто совершенно не понимая ее смысла. Еще пару минут я ерзаю на стуле, ожидая продолжения и, наконец, дожидаюсь, - и вообще, это будем решать не мы, а твой опекун. В ближайшие дни мы свяжемся с ним и сообщим о твоем недомогании.
- А может… - я смолкаю на полуслове, прислушиваясь к пульсирующей боли в висках, вызванной тяжелыми ударами разгоряченного болезнью сердца.

- А может ты уже вернешься в кампус и предоставишь дело специалистам? – Норгрем раздраженно закрывается рукой от пронизывающих солнечных лучей. Затем решительно хватается за край занавески и, задергивая ее, задевает неустойчивую колбу. Сделав несколько круговых движений неуклюжая «ваза» падает, разбрызгивая последние капли живительно влаги, так необходимой красавице-гербере.

- Ну вот, только этого мне сейчас не хватало! – девушка спешно хватается за первую попавшуюся под руку тряпку, пытаясь остановить воду, - для полного счастья осталось только отчеты испортить.
Я хочу было спросить у нее еще что-то, но медсестра жестом показывает мне уходить и я, как всегда безропотно, повинуюсь.

Уже у двери я последний раз оборачиваюсь в надежде еще раз увидеть прекрасный цветок и вижу, как хлопочущая Норгрем быстро ловко и непринужденно убирает колбу на полку, тряпку развешивает на батарее, а цветок из ее нежных изящных рук попадает в мусорную корзину, задушенный сверху кипой отработанных бумаг.

Продолжить чтение --->