Заложив руки за спину, Гела принялась мерять шагами горницу.
Шёл второй месяц лета. Дожди, зарядившие было при Королях, перестали седмицу назад, и когда сквозь плотную завесу серых туч стали проглядывать робкие лучи солнца, Гела поняла, что надо возвращаться в заброшенное поместье. Её влекло к старому колодцу непреодолимой силой – словно призрачная рука высунулась из засыпанного землей жерла и манила Гелу к себе.
Нынче за завтраком она решилась заговорить о своих планах с Жигимонтом. Драгомира с утра отправилась на объезд владений, а Патрик ни свет, ни заря убежал с девочками Угер на реку, и за столом Гела встретилась только со свекром.
– Зачем тебе Хенрик, дочка? – Жигимонт остановился у дверей горницы, скрестив руки на груди. – Возьми дворовых мужиков и отправляйся сама, а Хенрик – человек занятой.



– Я слыхала, что раскапывать колодцы может быть небезопасно, – Гела повела плечом. – Можно отравиться дурным поветрием, погибнуть под завалом…
– И ты, стало быть, решила подстраховаться? – глубоко вздохнув, спросил Жигимонт и, дождавшись кивка Гелы, продолжил: – Ну, так вот, я в этом больше участвовать не буду, и не проси. Хватило мне прошлого раза, когда Драгомира с меня чуть шкуру не содрала.
Гела на мгновение отвернулась и прочесала волосы пальцами. Втянула в себя воздух, крепко стиснула руки, думая о своих ночных кошмарах и молодом Дамире со свёртком в руках. Ей надо было разрыть этот колодец. Она ещё не понимала, зачем, но чувствовала, что должна сделать это.
– Вы подумайте, дядя, – точно издалека услышала она свой голос. – Ведь если тётя узнает, что вы играете, то тоже не обрадуется.
Жигимонт стал как вкопанный, держа руку на дверном кольце.
– Разрази меня гром, да это шантаж! – он разразился громким хохотом. – Хорошо, дочка, будь по-твоему. Езжай в крепость и передай Хенрику, что я прощу ему карточный долг, ежели он тебе подсобит.
– Вы не поедете со мной? – удивилась Гела.
– Э-э, нет, дочка, – Жигимонт взглянул на неё с лёгким прищуром. – Мы с Томашем Угером уговорились поупражняться малость на мечах. Ежели понадобится, будем, как в старые времена, защищать права его высочества... то есть, теперь уже величества.



– Ради Богов! – воскликнула Гела, – Вы все помешались на этой войне! – и, круто развернувшись на каблуках, бросилась прочь из дому.
Всю дорогу до Костомлот её распирало от гнева и жгучей досады. И Угеры, и Юрховичи платили подати в герцогскую казну, исправно поставляли рекрутов из числа подневольных землепашцев – словом, могли спать с чистой совестью и осознанием выполненного долга перед короной. И вот те на, Жигимонт, похоже, собрался поднять стяг своего худородного дома и выступить в поход, совсем как его достопамятный батюшка.
Гела шла быстро, шумно и часто дышала, лоб и верхняя губа у неё покрылись испариной. Она не понимала, как Жигимонту могло взбрести в голову это форменное безумство? Ладно, желторотый мальчишка Касьян, но дядя её мужа!
«И что бы там не говорили, по справедливости королевой должна стать Эрина», – думала Гела, вышагивая по просёлочной дороге. – «Родись она мужчиной, никому бы в голову не пришло оспаривать её права».
Хенрик Беднарж нашёлся у подножия городского холма, где наблюдал за возведением внешней крепостной стены. Едва взглянув на Костомлоты, столичный архитектор заявил, что фортификационные сооружения здесь безнадёжно устарели, и перестроить их можно, только снеся все прилепившиеся к стенам дома. Проще, дескать, лишь немного подлатать саму крепость – заделать дыру, пристроить пару новых башенок, и обнести весь городок новой стеной, возведённой по всем современным требованиям.
С тех пор работа на подступах к Костомлотам кипела. Подённые рабочие толкали тележки, груженные известняком и кирпичами, стучали кирками каменщики, раздавались команды и приказы. Там и сям сновали женщины с закусками для строителей, мальчишки-подмастерья подавали инструменты ремесленникам. Было шумно и непривычно многолюдно. Ни разу Гела не оказывалась ещё посреди такого столпотворения, и поначалу ей стало не по себе.
Кое-как справившись с собой, она перевела дыхание и стала аккуратно пробираться к тенту из плотной парусины, под которым скрывался от палящих солнечных лучей господин Беднарж.
Высокий, с квадратными плечами и крепким подбородком, он глядел на разложенный на поверхности стола чертеж, сощурившись и сосредоточенно покусывая ноготь. Волосы у него были тёмные и прямые, на указательном пальце правой руки он носил кольцо с печаткой.
Гела окликнула его, и архитектор резко повернулся к ней. Он заметно сутулился, что придавало его облику впечатление нескладности.



– Я же сказал: два талиса в день – это потолок. Герцогиня… – раздражённо начал он и, увидев Гелу, осёкся. – Простите, сударыня. Не имею чести вас знать, – сказал он куда более ровным тоном. Что-то в его голосе показалось Геле смутно знакомым, но она не придала этому значения.
– Меня зовут Гела, я – невестка господина Юрховича, – представилась она. – А вы, должно быть, господин Беднарж?
– Да, это я. Послушайте, я верну ему долг на следующей седмице. Человек от герцогини задерживается, – архитектор нетерпеливо махнул рукой и вновь склонился над чертежом.
Гела набрала полную грудь воздуха и шумно выдохнула.
– О, забудьте об этом, – неловко улыбнулась она. – Просто помогите мне с одним делом, и мы с дядей будем вам весьма признательны.
Беднарж повернулся медленно, словно делая над собой усилие. На правильно очерченных губах заиграла жесткая ухмылка, и Гела с трудом подавила желание попятиться, чувствуя, как краска заливает ей лицо. Стоило завести себе привычку сперва думать, а потом говорить.
– Позвольте уяснить, сударыня, – холодно проронил Хенрик, – Я достаточно обеспечен, чтобы вернуть свой долг.
На этом разговор можно было счесть законченным, но Гела не собиралась так просто сдаваться.
– Я не это имела в виду, – поспешно объяснила она. – Простите, если я вас задела. Просто… Мне надо раскопать один засыпанный колодец, и в этом мне весьма пригодились бы ваши познания. Я слыхала, что раскапывать колодцы, как обычные ямы, может быть не совсем безопасно.
Хенрик вновь скривил губы и вскинул одну бровь.
– Если вы ещё не поняли, сударыня, у меня не так много свободного времени, как у людей вашего круга, – почти прошипел он. – А теперь, с вашего позволения, я вернусь к работе.



Гела чуть не взвыла от отчаяния. Она не могла упустить эту возможность, только не сейчас, когда разгадка тайны злополучного свёртка казалась такой близкой – стоило только протянуть руку, чтобы ухватить её.
– Прошу вас, помогите мне! – сложив ладони в умоляющем жесте, воскликнула Гела. – Мы могли бы пойти на поминовение – после мессы, разумеется.
В последний день седмицы, объявленный церковью выходным, все работы на подступах к Костомлотам прекращались. В городских и сельских храмах служили полуденную мессу, после чего праздные каменщики, плотники и подмастерья стекались в таверну папаши Климеша, чтобы за чаркой доброго пива отпраздновать конец седмицы. Трактирщик, вопреки предписаниям священников, в этот день трудился в поте лица, как, впрочем, и дворовые люди, которых Гела собиралась поднапрячь – пусть только господин Беднарж уступит.
– То есть, по-вашему, я должен пренебречь церковным запретом? – сухо поинтересовался Хенрик, но Гела могла поклясться, что в глазах его на один короткий миг вспыхнула искра интереса. – Ради чего вообще вы отвлекаете меня от работы, прерываете важные вычисления, которые я вёл? Ради вашей прихоти?
Беднарж скрестил руки на груди, выжидающе глядя на Гелу. Сердце её заколотилось так отчаянно, что, казалось, вот-вот прорвёт грудную клетку и выпорхнет наружу, к ногам этого непрошибаемого человека.
– Я… это личное дело, господин Беднарж, – зардевшись, проговорила Гела. – Видите ли, давным-давно мой отец бросил в этот колодец одну вещь, я точно не знаю, что именно, но боюсь, что… В общем, есть у меня кое-какие подозрения, и я желала бы их проверить. Меня тянет к этому месту, как… как магнитом. Пожалуйста, господин Беднарж, помогите мне из дружбы к моему свекру!
Хенрик широко раскрыл глаза, брови его поползли вверх. По спине у Гелы пробежал холодок – она испугалась, что снова ляпнула что-то не то, и в смятении ожидала окончательного отказа, но Беднарж только спросил:
– Вы знаете, что такое магнит?
– Что? – удивилась Гела. – Ах да, знаю. Это такой камень, который притягивает к себе железо. Я читала об этом в библиотеке Костомлот.
– Признаться, я удивлён, – теперь голос Беднаржа звучал куда приветливее. – Что же, дайте подумать… На это поминовение я занят, а вот следующее…
Беднарж прикусил себя за ноготь – совсем, как Гела в минуты размышлений, и вдруг из-за груженной камнями тележки раздался строгий голос:
– А что это вы собрались раскапывать, господа? – перед Гелой и Хенриком возник Яромир Барта.





Говорят, лихо приходит негаданно, но Яромир Барта мог предотвратить обрушившееся на его седины несчастье, прояви он чуть больше строгости, прислушайся к перезвонам набатных колоколов. Недоглядел, упустил из виду – и это он, кичившийся острой чуйкой! Как умудрился он свалять такого дурака, допустить этот форменный позор?
Барта взревел, как раненный бык, когда распечатал и пробежал глазами письмо от старшего сына. Жена, хлопотавшая в это время на кухне, ахнула и выронила глиняный кувшин, дочь, подметавшая пол, побледнела и забилась в угол. «Я пошёл в подмастерья к живописцу», – писал негодник-сын. – «Благословения у Вас не прошу, ибо знаю, что Вы его не дадите, прошу лишь не проклинать и поминать в молитвах».
– В семнадцать-то лет пора бы и соображать, – простонала жена, прочитав послание непутевого мальчишки.
Алешу шёл восемнадцатый год, но голова юноши всё ещё была забита бесполезными детскими причудами. Бросить учёбу в Мернафской Академии и податься в прислужники к мазиле – подумать только! Что станется теперь с бестолковым щенком, что скажут люди?
Старый судья брёл по улицам Костомлот, едва различая перед собой повороты и лужи, комкая в кулаке злополучное письмо. Сердце предательски ныло, в голове кипятком бурлила бессильная злость.
Что это ещё за занятие такое – рисование? Сколько мужей смогло заработать себе этим на жизнь? Конечно, существовали талантливые придворные живописцы, но то были люди, отмеченные Богами, с детства вращавшиеся в мире искусств! А тут какой-то юнец из семьи законника вздумал серьёзно заняться малеваньем! Что за блажь! Над ним просто посмеются, и останется он без еды и средств к существованию!



Поглощённый невесёлыми думами, Яромир сам не заметил, как ноги вывели его к подножью городского холма, где прибывший из Тевена архитектор опоясывал Костомлоты крепостной стеной.
Время клонилось к полудню, и работа была в самом разгаре. Едва ли этому маленькому городку приходилось когда-либо видеть такое столпотворение. Казалось, сюда съехались строители со всей Риниссы и даже из Дагтары, и все они гомонили, кричали, отёсывали свезённый с ближайшей каменоломни известняк, сооружали деревянные перегородки, смешивали скрепляющий раствор из водной извести, пережжённой и измельчённой глины, золы и речного песка.
Барта остановился за тележкой с высоченной кучей наполненных чем-то мешков и, сощурившись от палящего солнца, наблюдал за подмастерьями, мешавшими цемент. Мальчишки переговаривались на грубоватом дагтарском наречии, и Барта, поджав губы, отвернулся. Слишком сильно те напоминали ему собственных сыновей – Йони, который, как полагалось, учился на законника, и дурака Алеша.
«Раньше такого не было. Что может быть хуже, чем сын, не идущий по стопам отца?» – сокрушался про себя Яромир. – «Разве только вертихвостка-дочь… такая, как эта проклятая госпожа Закржевская», – закончил он свою мысль, зацепившись взглядом за мелькнувшую впереди худенькую фигурку в синем шерстяном платье.



Он подался вперёд, задержав руку на мешке с песком. Придерживая юбки, Гела – это несомненно была она – просачивалась между стучавшими кирками каменщиками и смешивавшими цемент подмастерьями, проскальзывала между девушками со снедью и подёнными рабочими с повозками. Оставаясь незамеченным, Барта последовал за Гелой, направившейся к грязному навесу из парусины, маячившему перед строившимися городскими воротами.
Мимо протарахтела повозка с отёсанными камнями, на время загородив Гелу, и когда обзор был восстановлен, та уже заговорила с архитектором, господином Беднаржем. Барта подкрался поближе и скрылся за очередной тележкой с известняком. На мгновение он усомнился в целесообразности своего поступка: поглядите-ка, Яромир Барта, почтенный пожилой законник, прячется и подслушивает чужие разговоры, как любопытная кумушка. Но тут Гела принялась упрашивать Беднаржа о помощи, и старый судья навострил уши.
Он положительно не доверял этой бесстыжей авантюристке, и меньше всего после случившегося в старом поместье Чермаков. Она знала больше, чем сочла нужным поведать – в этом Барта был убеждён, как в существовании Богов, как в том, что день сменяется ночью, а никакие бабьи россказни не заставят пусть даже пьяного человека вырезать покойнице глаза.
– Треклятая семейка, – буркнул себе под нос Яромир и, услышав, как Гела договорилась с Беднаржем, решительно вышел из своего укрытия.
– И что это вы собрались раскапывать, господа? – нахмурившись, спросил Яромир.
Гела вспыхнула до корней волос, подавилась воздухом и нервно сцепила пальцы. Архитектор метнул на Барту недовольный взгляд, у тонкогубого рта обозначилась жесткая складка.
– Подслушиваете чужие разговоры? – сухо осведомился он. – Какое, собственно, вам дело? Идите своей дорогой.
– Я – глава здешнего судейского округа, – веско заметил Яромир, – И имею законное право знать о ваших раскопках. Как вам обоим известно, осенью здесь убили неопознанную женщину. В свете предстоящих событий, – Барта окинул взглядом строительство городской стены, – найти убийцу – моя наиглавнейшая обязанность.
– С которой вы до сих не справились, господин Барта, – архитектор развёл руками, а Барта почувствовал, что вскипает от возмущения. Что за молодёжь нынче пошла! В его-то годы на старших смотрели снизу вверх, а родительскую волю почитали, как Слово Божье. Да, в былые дни всё было по-другому – честнее, разумнее, правильнее. А теперь повсюду царил богомерзкий развязный дух – никакого уважения ни к сединам, ни к чину!
– Я не позволю вам разговаривать со мной в таком тоне, – прорычал Барта. Архитектор скрестил руки на груди, скривил губы, нахмурил брови. Госпожа Закржевская поспешно шагнула вперёд.
– Мне надо раскопать один старый колодец. Мой отец давным-давно бросил туда один свёрток, вот и всё.



Если она надеялась, что, услыхав такое объяснение, Барта отступит, то жестоко просчиталась. Яромир помнил, кто вырезал мёртвой Рите Влешек глаза, и надо было рехнуться, как рыжий Йино, чтобы поверить, будто виной тому – бабьи байки. И если теперь заигравшаяся в дознавателя дочка Дутки хочет заполучить то, что старый комендант похоронил в некоем колодце… Что ж, запретить ей этого Барта не мог и не желал.
– В таком случае вы будете выкапывать это при мне, господа, – тоном, не терпящим возражений, заявил старый законник. – Ваш покойный родитель, сударыня, один из подозреваемых, и я имею право знать о нём то, что сочту нужным.
Гела и Беднарж быстро переглянулись, и взаимное понимание проскользнуло в их глазах. Эти двое возомнили, что смогут обвести старого Барту вокруг пальца, но чего они не знали, так это того, что экономка и конюх из Старой Каменицы с первых же дней снабжали Яромира информацией.