Пронизывающий ветер безжалостно жалит щёки и переносицу - единственное, что не скрыто за клетчатым шарфом, бросает в лицо щедрые горсти мелкого и колкого снега, задувает под полы пальто, холодя бёдра. Шурша по сине-золотистым сугробам, измаранным подтёками грязи по обочине проезжей части и по мере отдаления от неё поблёскивавшим в свете желтоватых фонарей точно глазурованная тонкой сахарной корочкой сладость, снег напоминает осколки волшебного зеркала Снежной Королевы. Ледяная крупа забивается между складками шарфа, задранного до самого носа, в мех накинутого капюшона. Время от времени я закрываю глаза и жмурюсь, чтобы почувствовать на щеках холодную влагу от инея вперемежку со снегом, украсивших мои ресницы подобно необычной цветной туши.
Перед моим уходом мама ворчала - мол, какого рожна меня несёт гулять в погоду, когда порядочный хозяин и собаку из дома не выгонит. Я слушаю её вполуха, упрямо застёгивая заедающую "молнию" на ботинке. Она меня не остановит. Никто и ничто меня не остановит. И мне кажется, что на самом деле маме и не хочется меня удерживать. Когда ещё выпадет возможность прогуляться по улицам во время вьюги, представляя себя вожаком невидимой стаи, идущей по чьему-то следу? Я не собака, мама. Я волк, и в этот вьюжный вечер ухожу по собственному желанию.
В последнее время мне позволяют чуть больше обычного. Чтобы за светлыми моментами не оставалось времени на раздумья о том, что моя жизнь утекает сквозь пальцы как вода. Например, я могу гулять сколько хочу и когда хочу. В пределах разумного, конечно. И мне всё чаще хочется уйти в ночь - туда, где щетинистая линия древесных вершин сливалась с небом, где бурый пыльный купол становился запредельно высоким бархатным пологом, расшитым прихотливыми узорами мерцающих звёзд. Где в лунном свете, что льётся на искрящийся снежный покров, исполосованный тенями от деревьев, мелькают лесные охотники в серебристо-чёрных шубах... Чувство вины перед родителями и страх смерти куда более мучительной, чем та, что меня ждёт, удерживают меня от полуночной прогулки.
Сильный порыв ветра заставляет зябко поёжиться и глубже спрятать лицо в капюшоне. Теперь мне видны лишь грязная снеговая каша да разнокалиберная обувь редких прохожих, спешащих поскорее укрыться от вьюги. А мне нравится гулять в такую погоду, любоваться полупустыми улицами, выглядящими как-то празднично в уютном жёлтом свете ночного освещения, и напевать что-то, не боясь косых взглядов людей. Жестоких и ничего не знающих людей. Многие из них по умолчанию осуждают твои песни и улыбки, что бы за ними ни стояло, что бы ни было их причиной. Ты в обществе - а значит, будь добр превратиться в футляр на ножках, вместилище разноцветных самоцветов-эмоций. Иначе они, навесив ярлык психа или пьяного, косятся на тебя с подозрением, в глубине души ожидая, что ты оправдаешь их опасения и, разразившись истерическим смехом, выкинешь что-то ещё более вопиющее. А ведь ты просто улыбаешься своим мыслям.

Улыбки вызывают подозрение, в то время как слёзы всем привычны. Случалось, что некоторые сердобольные прохожие подходили ко мне с вопросами, не случилось ли чего, не нужна ли помощь. А как им объяснить, что хочется волком выть и реветь белугой именно потому, что тебе уже никто и ничего не поможет? Сытый не поймёт голодного, а здоровый - больного. Не спорю, бывали моменты, когда в ответ на дежурные вопросы совестливых граждан мне хотелось вывалить весь груз переживаний, отягощавший мою душу и сердце... но нет, моим ответом вместо рвущегося против воли крика души были вымученная улыбка и отмазка про аллергию. То, что мучило меня, не было серьёзным поводом занимать их время. То, что мучило меня, после непродолжительного облегчения навалилось бы в двойном объёме, погребая в мутной тоске и полнейшей безысходности. Натянутые же сострадания и жалость добавили бы лишнего веса грязному снежно-ледяному кому в моей груди.

А когда-то мне хотелось, чтобы меня жалели. Не только родители, воспринявшие весть о болезни, точившей меня подобно червю, как фактическую констатацию моей смерти. Не только родственники, пытавшиеся утешить нас - кто-то искренне, кто-то просто потому что так надо, потому что таков семейный долг. Не только учительницы с влажными глазами пекинеса, узнавшие то что не следовало через десятые уши. Мне казалось, что с жалостью этих людей я укореняюсь в их памяти, что теперь-то меня уж точно запомнят. Но со временем пришло осознание, что своей жизнерадостностью в тяжёлой ситуации я запомнюсь куда лучше. Позднее мне стало на это плевать.

Когда-то вопиющая несправедливость, приключившаяся со мной, приводила меня в самое настоящее бешенство. Почему я умру, толком не познав жизнь? Почему все остальные будут жить, веселиться с друзьями, смотреть любимые фильмы, стремиться воплощать в жизнь свои мечты, а меня ждёт уродливое превращение в ничто, о котором никто не вспомнит спустя время? Почему они будут жить, а я никогда не научусь играть на барабанах, не закончу школу, не поступлю в институт, не полечу на Гавайи? Поначалу родители утешали меня, что всё ещё будет, но глаза выдавали их неверие собственным словам и боль, причиняемую такой нелепой ложью. Больше мы об этом не говорим. И на это, по-моему, мне тоже стало плевать.

Внутри меня царит вьюга, подобная той, что снегом и ветром тщится вычистить улицы от человеческого присутствия. Моё сердце словно нашпиговано осколками колдовского зеркала Снежной Королевы, осколками того ледяного кома, что не давал мне дышать долгие-долгие месяцы. Я пытаюсь радоваться той жизни, что ещё есть у меня, но мне уже всё безразлично. Хотя... Вру, не всё. На руинах несбывшихся надежд и чаяний выросла другая, единственная на данный момент мечта. Моё последнее и самое сильное желание. Я хочу переродиться волком. Лесным охотником в серебристо-чёрной шубе, равнодушным к косым взглядам, чья смерть никому не принесёт боли. Хотя в глубине души я не надеюсь, что хотя бы это станет явью... Ведь жизнь - отнюдь не сказка. И в моей истории не будет хорошего конца.

В ее прекрасных голубых глазах отражалось бесконечное небо. Но, казалось, что душа, сокрытая в самой глубине загадочного взора, так же недосягаема, как и манящая высь. Так же далека, находясь на расстоянии вытянутой руки. Так же необъятна и пугающе холодна... Наверное, обычная, но недоступная для понимания. Ведь никто не знает, что сокрыто в хрупком теле. Ведь никто не знает правды или лжи... Ведь никто... кроме единственного в этом мире. Друга? Защитника? Нет... Здесь что-то большее. И шаг за шагом они ступали на встречу друг другу. Все ближе и ближе... к своей Судьбе.

Выдыхая белоснежный клубочек пара, девочка протянула руку и коснулась увядающей дымки дрожавшим пальцем. "Холодно" - решила она, но не подумала останавливаться или возвращаться. Осторожные шаги по глубокому снегу раз за разом прерывались. Тяжелое дыхание сопровождало каждую подобную остановку, а усиливающееся головокружение то и дело мешало и беспокоило. И все же, мысли были заняты только одним. Им. Ради него она здесь. Ради того, кому принадлежала она. Ради того, кто принадлежал ей. Ради встречи. Мимолетной и не долгой встречи. Самой первой и последней в ее жизни...

Деревенские давно бежали по следу. Молодые и старые. Безоружные и вооруженные. Они старались найти ее раньше хищников. Раньше волков, оголодавших этой зимой после летних лесных пожаров. Мила, еще совсем юная девчонка, взмолилась о помощи, стоило младшей сестренке исчезнуть посреди ночи.

С самого детства Надина жила в старом доме. Родители умерли. Осталась только старшая сестра - заботливая и приветливая. Неравнодушная к ней. Сама же, девочка никогда не произносила ни слова. Она не была полноценным ребенком. Частенько сидела с отсутствующим видом, играла с невидимкой за окном или кричала всю ночь, успокаиваясь лишь под утро. Слишком медленно развивалась. Всегда тяжело дышала. Две сестры жили у родственников, но заботы о младшей переложили на плечи Миле. Оно и понятно. Сестра искренне любила ее. Они всегда вместе преодолевали все трудности.

Но старшая не могла знать всю правду. Ведь младшая не говорила ей... Не могла сказать о тайне. Но эта тайна ласкала душу.

С рождения малышка смотрела чужими глазами. Валялась в снегу и играла с другими, резвилась на солнце и затевала драку, частенько скалилась и отвоевывала свое право на жизнь. Она была волком. Нет, волк был ею. И, засыпая, она оказывалась в теле хищника.

Днем он украдкой смотрел ее глазами, а ночью она обращалась к нему, взывая словно к божеству. Вторгалась в его тело, давно не спрашивая разрешения. Они жили и росли вместе. Все время, как если бы единая душа делилась между ними. Но кто поверит подобной истории? О том, что видела Надина, забираясь на вершину. О том, как мчалась впереди других, обгоняя сам ветер! О том, что вела за собой, защищая всю стаю... Наверное, хорошо, что она всегда молчала. И кратко взирая на утопающие в вышине сосны, громко выла там, далеко, где ее слышал только ночной лес.

Ступая все дальше, забираясь все глубже в чащу, девочка видела лишь потревоженный снег. Он вился вокруг мощных лап. Стремительной стрелой волк бежал вперед, а она смотрела, как хищник ищет ее, внюхиваясь в морозный ветер перемен.

Она внезапно чихнула. Детский взгляд вновь прояснился. Теперь-то понятно, где та единственная, верная дорога. И улыбка озарила детское лицо несмотря на то, что внутри холодело с каждым пройденным шагом. Голова болела и, наверное, кровь снова шла из носа.

Надина машинально потерла нос рукой, как ее учила Мила. Кровь действительно давно капала с подбородка. Но эта уходящая теплая струя жизни уже не имела значения. Главное было то, что они наконец встретятся. И девочка, улыбнувшись еще шире, смело начала расстегивать пуговицы на шубе. Это было действительно необходимо. Ведь он не сможет узнать ее в этой странной человеческой одежде...

Тем временем деревенские кричали и пытались отыскать заблудившегося ребенка. Было так странно, что такая, как она, смогла уйти далеко. Незаметно... Будто знала каждую тропу. Каждый куст... В это трудно поверить, но Мила вдруг вспомнила, как сестра, указывая пальцем в стекло, весело смеялась и рисовала на полу огромного волка. Мила знала, как Надина любит их. И сейчас ее сердце трепетало, как у смертельно раненой плашки. Ведь не может быть, чтобы так любимые ею животные разорвали малышку на части...

- Надиииинааа! - не в силах надеяться в такой ситуации, выкрикнула Мила. Но никто не ответил... Ведь она не могла, даже если бы захотела.

Только Надина не слышала. Она уже давно ничего не воспринимала. Только шла. Босиком, по искрившимся сугробам. Шаг за шагом передвигаясь все медленней и медленней... Сознание покидало, но ребенок отчаянно цеплялся за реальность, уже давно не чувствуя холода. Она знала, что он близко... Близко... Там...

Яркие глаза смотрели на нее из-за кустов. Вся стая дрожала, но рычание вожака заставляло стоять на месте. Он сам вышел вперед. Один. Серый. Огромный. Хищник подошел неспешно, внюхиваясь в ветер. Чуть рыча, он сделал неуверенный шаг. Девочка измученно улыбнулась и задрожала. Широко разводя руки, она осталась стоять на месте в ожидании, не смея показывать рвавшие изнутри переполняющие чувства восторга и радости. И он подошел. Величественно посмотрев сверху вниз, медленно склонил голову и... замер. Руки ребенка обхватили огромную шею, а глаза закрылись и из них хлынули слезы. Она стояла рядом с ним и плакала навзрыд, давая чувствам волю. Ведь они понимали друг друга без слов.

Громкие голоса людей слышались все отчетливей. Пора уходить, но он не мог сдвинуться с места. И только оглушительный выстрел разрушил их молчаливое прощание. Громко взвизгнув, волк рванул прочь, оставляя на снегу багровые пятна собственной крови. А девочка в мгновение рухнула в снег и закричала, схватившись за голову от боли и испуга.

Несколько людей окружили ее, уже укрывая теплой одеждой. Все те, кто были неподалеку, услышав выстрел, побежали на звук. В ту ночь ее несли на руках до самого дома. Сестра все время шла рядом и держала Надину за руку. Сколько слез, сколько слов было сказано, но все впустую. Ребенок скончался под утро, не приходя в сознание. От холода или болезни... Но теряя остатки реальности, в бреду, она рычал по-волчьи. В ту ночь Надина в последний раз взмолилась в бессилии. И, словно вспоминая прошлое, поняла, что нежится на солнце, играя лапой с душистыми травами на лугу.

Тяжело было прощаться с нею. Возле церквушки столпились люди. Мила не отнимала платка от лица, стирая с каждой пролитой каплей безграничное горе.

- За что? - бессильно шептала она, пока похлопывание по спине не стало чем-то привычным.

Пока не вынесли тело... Ее любимой младшей сестры, что зачем-то убежала в ту ночь. Совсем одна. Беззащитная... Несмышленая.

Новая волна боли заставила Милу закрыть лицо руками и зарыдать в голос. Она просто не могла смотреть на нее. Как? Как она могла умереть от какой-то нелепой болезни? Ведь даже в ту ночь огромный, серый волк, вопреки инстинктам, стоял недвижимо и ничего не делал.

Кто-то за спиной начал говорить утешительные слова. Что она не должна была умирать. Что нельзя было позволить такой беззащитной и маленькой... А Мила больше не могла терпеть. Резко взглянув вверх, она взмолилась про себя... Взмолилась ему... Серому, огромному волку, которого в детстве рисовала на полу ее младшая, любимая сестра.

- "Останься с нею до конца!" - не в силах произнести это вслух, тихо повторяла про себя Мила. - "Только не покидай ее никогда... Она всегда была лишь под твоей защитой..."

Возможно, неделимая душа действительно не могла соединиться при жизни. Но вслед за девочкой на совсем иной, уводивший в неизвестность, путь поставил лапу хищный зверь. И, будто обернувшись, волк услышал детский смех, увлекающий его за собой. Они всегда будут вместе. И даже тогда, когда вся стая выла из-за смерти своего вожака где-то высоко, в горах, двое неразлучно шли вперед. Она и ее защитник. Друг... А может и нечто большее.

Я хочу рассказать Вам одну историю. Она может показаться выдумкой, но могу поклясться всем, что осталось у меня в жизни, это было на самом деле.

Каждый год я приезжаю сюда, в город, в котором до сих пор живет часть меня, город, в котором растворились мои мечты и надежды обрести счастье и не потерять любовь… Этот город отобрал у меня самое дорогое, но я простила его, простила людей, которые день за днем бессмысленно снуют по серым улицам и заходят в неприветливые здания.

Именно здесь, на окраине унылого городишки обитала наша стая. Да, стая. Я не ошиблась словом. Вы можете не знать о таких как мы, а можете, прочитав это сейчас, замереть на несколько секунд и обо всем догадаться. Мы – существа, способные перевоплощаться в волков. Мы живем по своим законам, нам не нужны другие люди, даже в виде еды. Мы – семья. Один за всех и все за одного – наш вечный девиз.

Нас всех нашел и собрал вожак. За него мы готовы были, не раздумывая, отдать свои жизни, следовать за ним с закрытыми глазами и покорно склонять головы от одного только взгляда. И только изредка я осмеливалась взглянуть на него и залюбоваться на секунду гордым профилем…
Он знал. Моё сердце замирало от страха, стоило мне представить, что настал момент, когда он должен выбрать себе спутницу. Волки моногамны. Они выбирают один раз и навсегда, оставаясь верными до самой своей смерти.

Сейчас с жуткой болью в душе я вспоминаю, как вся наша стая собиралась вокруг ночного костра, как мы пели добрые и грустные песни под гитару, как разговаривали о мире вокруг и делились самым сокровенным. Как жаль, что пламя с тех пор больше не горит…

Наш вожак знал, что за нами, свободными волками, наблюдала малоизвестная организация, члены которой жаждали нас в качестве подопытных кроликов. Нас хотели изучать. Гордость и независимость стаи ясно давали понять, что этого не будет никогда.

Атака стала для нас неожиданностью. Далеко за полночь, когда почти догорел наш костер, люди в военной форме открыли огонь по сонным волкам. Я с ужасом возвращаюсь мыслями в ту ночь. Запах волчьей крови и горелой шерсти я чувствую до сих пор.

Самые отважные и бесстрашные бросались на вооруженных нелюдей, словно не замечая летевших в них пуль, моментально перегрызали горло и тут же умирали.
Когда наши силы были на исходе, мы поняли, что это конец. Я помню, как он посмотрел на меня и с легкой улыбкой прошептал «Беги». Я не могла не подчиниться, но одному Богу было известно, с каким тяжелым сердцем я покидала своего вожака.

Вслед за мной бежал человек с автоматом и собаки. Оторваться от них было непросто, поэтому я приняла страшное решение взять грех на душу. Обернувшись волком, я растерзала двух овчарок и кинулась на подоспевшего автоматчика. Конечно, он стрелял. Мысли о стае, о наших смелых бойцах вселили в меня силу и непреодолимую ярость, я не почувствовала боли, пока военный не затих. Только когда потух последний огонек в его глазах, а земля под ним впитала всю кровь, я рухнула в траву. От жгучей боли я сгребала лапами листья, пытаясь подняться или вернуть себе человеческий облик, но жизнь неумолимо покидала моё тело.

Я не помню, как оказалась в больнице, но каким-то чудом осталась жива. Врачи странно тогда на меня смотрели, явно не понимая, что со мной произошло. Меня не волновало, узнали они о моей тайне или нет, не удивили слова о том, что я рычала как дикий зверь, когда поступила сюда. Все мысли обращались к вожаку: «Жив ли ты, хозяин нашей стаи?»
Я умерла через несколько часов, но не от ран, а от услышанного воя со стороны нашей горы. Волчья стая оповестила окрестности, что их вожака больше нет…

Наша гора. Это именно то место, куда я всегда возвращаюсь в надежде оказаться рядом с ним. Холодная, но родная земля, пропитанная кровью свободных волков, может согреть моё ледяное сердце, растопить печаль и боль и угостить сладким чувством той самой свободы…

Я здесь, я с тобой, мой вожак…