Она сгребла то, что нарезала, в приготовленный ранее салат и поспешила промыть ранку под холодной водой. Но кровь не останавливалась, и тогда Элис просто приложила кусочек ватки. Другой рукой она завершила приготовление салата, перемешав его.
- Идите ужинать, - крикнула она, доставая из шкафа посуду и расставляя ее на столе.
Но на ее голос никто не откликнулся. Она уже не удивлялась этому. За две недели в присутствии всех в доме всегда стояла мертвая тишина. Словно он опустел, и когда голос его хозяйки пролетал по всем коридорам, в дальних углах скоро можно было ожидать эхо. Порой Элис казалось, что она совершенно одна. В такие минуты, когда на ее голос не откликалась ни одна живая душа, ее посещала одна и та же мысль: когда эта тишина развеется? Ответ приходил сразу же. Его не было, и неизвестность заставляла Элис мучиться и страдать от того бремени, что она одна, как ей думалось, несла за все, что творилось в семье.
Элис снова позвала всех к столу, и дом откликнулся ей в ответ молчанием. Оставив все, она пошла в спальную комнату, где намеревалась найти мужа. На втором этаже дома было все также темно, и лишь одна из комнат излучала желтый тусклый свет, что падал от настольной лампы. Элис тихо вошла в нее, как и всегда в те минуты, когда ее муж работал.
Марк сидел неподвижно, не переодевшись с того самого времени, как он вернулся домой. Его пиджак лежал на их постели, а сам он был в белой рубашке. Он постоянно смотрел в монитор, лишь изредка отрывая от него взгляд. Пальцы его, не переставая, бегали по клавиатуре. На экране всегда набирался какой-то текст и вскоре стирался, снова оставляя пустое белое место после себя. Марк не одобрял написанного и удалял, чтобы написать лучше. А на лице его читалась какая-то напряженность, вскоре быстро сменяющаяся задумчивостью.
Всегда, когда Элис входила в комнату, она раздражалась этим неподвижным силуэтом своего мужа, но ничего не говорила ему. Уже недели две он сидел за компьютером и пытался написать что-то, что полностью затронуло его душу, что-то, чего не написать он не мог. И тем же он отдалялся от своей жены и от дочери. Их отношения портились с каждым днем, но казалось, замечала это лишь Элис. Марк же был слишком погружен в свои мысли, и окружающее все меньше обретало для него значение.
- Когда ты закончишь свой роман? - Спросила Элис, стараясь сделать тон голоса как можно проще. Но давалось ей это тяжело, ибо то, о чем он писал, не могло не задевать ее чувств.

- Это не роман, ты знаешь, - ответил он сухо. Можно было заметить в его взгляде, что он оскорбился ее отношением к его работе. - Это важно для меня. Мне казалось, ты меня понимаешь.
- Я понимала тебя, когда ты заговорил об этом в первый раз, - возмущенно ответила Элис. - Но, начав писать, ты перестал видеть дальше своего носа. Ты от него не отрываешься. Приходишь с работы и сразу за него садишься. Я тебя сутками почти не вижу. Мы с тобой разговаривали последний раз нормально тогда, когда ты начал думать о нем. И это длится уже две недели, а я вижу, что кроме своего романа ты не замечаешь ничего вокруг.
Своей несвязной и довольно долгой речью за последние дни Элис дала себе возможность отпустить часть того груза, что носила в своей душе. На секунду другую ей стало легче воспринимать ту обстановку в которой она находилась, но позже она поняла, что сделала еще хуже. Высказавшись мужу, она имела риск потерять с ним общение вовсе.
- Это неправда, - ответил он чуть громче, оторвав взгляд от текста, но так и не посмотрев на жену.
Элис притихла, чувствуя, что не стоит продолжать бессмысленный спор. Но она не ушла от разговора и, сделав тон ниже, добавила:
- Я позвала тебя ужинать. Когда ты спустишься?
- Скоро. Еще пару минут.
Разговор с человеком, которого Элис любила ровно так же, как собственную дочь, заставлял ее испытывать обиду. Она не могла ничего возразить, потому что на собственном опыте она знала, что это приведет к ссоре. И ей ничего не оставалось делать, как просто смотреть на него, выглядящего таким равнодушным. Она медленно вышла из комнаты, но остановилась, внезапно спросив:
- А где Анита?
В голосе ее прозвучали нотки тревоги, словно случилось что-то очень ужасное. Марк остался неподвижен и ответил совершенно спокойно то, что уже много раз звучало в этом доме:
- Она у обрыва, смотрит на закат.
- О боже! - Вырвалось вдруг из уст Элис, и она быстро помчалась вниз к выходу.
Так происходило уже много раз, и каждый из них заставлял Элис переживать за свою дочь. Девочка любила ту пору, когда вечернее солнце подбирается к горизонту и, создавая оранжевую пелену на небесах, красиво уходит за линию. Закат всегда приманивал Аниту, но в последние дни желание увидеть небесную красоту покоряло девочку настолько, что та без разрешения в одиночку пробиралась через лес к скалистому обрыву, чтобы только проводить эту красоту взглядом. Элис никогда не разрешала ей уходить, считая поход для восьмилетней девочки по лесу слишком опасным. Она была права, как мать, но никогда с Анитой не случалось ничего, что могло бы заставить переживать Элис за жизнь дочери сильнее тех переживаний, что испытывала она всегда в ее отсутствие. Зная о запретах матери, Анита ничего не могла поделать. Желание было намного сильнее внутренних толкновений совести, и она снова убежала в лес.
На улице темнело, солнце вот-вот должно было зайти за горизонт. Воздух стоял слишком прохладный, но, несмотря на это Элис выбежала из дома и направилась в сторону леса. Ее сердце билось слишком сильно даже для того, кто пробежал полкилометра. Волнение охватывало Элис настолько, что она боялась, как бы паника не вырвалась наружу в криках и слезах. Она добежала до леса и только там смогла остановиться. Через густые зеленые заросли проходила узкая тропинка. Она рассекала лес, доходивший до самого обрыва над морем, на две части. Встревоженная мать пыталась как можно быстрее пересечь эту узкую тропу. Ветви хвои били ее прямо по лицу, несмотря на то что она отодвигала их руками. Она прошла больше половины тропы. Чувство тревоги, бившееся у нее внутри, дало о себе знать с приходом той мысли, что она так и не нашла свое дитя. Подумав об этом, Элис побежала вперед, на сей раз не обращая внимания ни на что. Скоро, она остановилась, увидев шагающую ей навстречу дочь.
- Мама?
- Слава богу! - Выдохнула Элис и, подбежав, припала коленями к восьмилетней девочке и крепко обхватила ее руками, сжав в объятьях.
Комок облегчения прошел сквозь нее, и она невольно выпустила долго прятавшиеся в веках слезы наружу.

- Что случилось? Почему ты здесь? - Спросила девочка, удивляясь встревоженной матери. Та обнимала ее так, словно могла потерять навсегда.
- Ты почему пошла сюда? Я же говорила, что это опасно! - Она убрала с лица дочери прядь волос.
- Но ничего ведь не случилось, - уверяла малышка, но Элис не хотела этого слышать. Она схватила дочь за руку и повела к дому.
- Пошли.
- Но почему мне нельзя ходить туда?
- Потому что это лес, и потому что уже поздно.
- Но я хотела посмотреть на закат, - отвечала та, стараясь идти в ногу с матерью. Та вела ее за собой очень быстро.
- Нужно было попросить меня пойти с тобой. Ты ведь знаешь, что я очень переживаю! - Она вытирала ладонью слезы, что не переставали идти из ее глаз.
- Но я люблю быть одна, - продолжала Анита. - Ты не представляешь, как это красиво! Если бы там была ты, это было бы уже не так приятно видеть и...
- Так, слушай! - Вдруг остановилась Элис, присела и посмотрела в глаза дочери. - Нельзя туда ходить одной, ты поняла? В сотый раз повторяю, это опасно. Я не хочу каждый раз переживать за тебя.
На глазах девочки выступила грусть, и она тут же поникла головой. Элис поняла, что стоило мягче сказать ей об этом. Она расстроенно выдохнула и продолжила:
- Ну ладно, извини. - Руки ее тут же обняли хрупкое маленькое тельце. - Просто я очень за тебя переживаю. Я же очень люблю тебя.
- Я тоже люблю тебя, мама.
Услышав эти слова, Элис впервые за несколько дней смогла выдать на лице поистине радостную улыбку. По ее щекам скатилась последняя слезинка.
Когда Элис привела дочь домой, Марк все еще сидел за компьютером, но на этот раз руки его подпирали голову, словно он думал над чем-то важным. Его жена ворвалась к нему в комнату и на этот раз не смогла состроить спокойную физиономию.
- Ты в курсе, что сейчас почти восемь, а твоя дочь бродит по лесу одна!? - Выдала она во весь голос, как только могла. Ее муж, наконец, зрительно смог обратить на нее внимание.
- Ты ее не привела?
- Она дома. Я только что ее привела.
- Тогда все в порядке, - заключил он все так же спокойно, как раньше, и вернулся к записям.
Элис не могла слова произнести. Она никогда не видела столько безразличия в его словах, и злость за это в ней кипела бурным потоком.
- Ты понимаешь, что с ней могло что-нибудь случиться? - Вновь вспыхнула Элис, и глаза ее выдавали сразу все чувства, которые только она испытывала в тот момент.
- С ней ничего не случилось.
- Как ты можешь так спокойно об этом говорить? - возмущению и удивлению Элис не было предела.
Марк не отвечал. Он не менялся в лице. Показывая всю свою равнодушность, которую, может, и не испытывал, он заставлял Элис прибегать к худшим мыслям. Она растерянно уселась на их кровать и долго смотрела в одну точку, пытаясь собрать все мысли в своей голове. Они были слишком ужасны, но смогли посетить ее. Ей отчаянно не хотелось думать о том, о чем она думала, но, сама того не заметив, она высказала их в одной фразе:
- Если так будет продолжаться и дальше, я заберу Аниту и уйду.
С этими словами она тихо встала и покинула спальную комнату, не закрыв за собой дверь. Она не хотела так поступать, как обещала сделать, но что-то подсказывало ей, что дальше будет только хуже, если не попытаться остановить тот хаос, что творился между ними. Она ушла из комнаты, но не видела, как ее слова подействовали на Марка. Он отодвинулся от стола, встал и подошел к окну, засунув руки в карманы. Он думал о том, правильный ли сделал выбор восемь лет назад. Пытался понять, что именно говорило в нем, что направляло его на написание: любовь, благодарность или чувство вины. Он смотрел на розоватое небо и вспоминал. Через несколько минут он спустился, и дочурка радостно встретила его, сидя за столом.
Элис подняла на мужа заплаканные глаза и тут же отвела их, накладывая ужин на еще одну тарелку. За все это время ни он, ни она не произнесли ни слова. Анита изредка баловалась, но, увидев лица родителей, сама неожиданно успокоилась.

Когда Элис укладывала Аниту спать, та неловко спросила мать об их ссоре с папой. Элис, укрывая дочь одеялом, вздрогнула от мысли, что невинное дитя могло слышать их разборки наверху.
- Не волнуйся, моя дорогая. Мы не ссорились, - сказала она осторожно. Но взгляд Аниты говорил о том, что девочка ей не верила. - Просто папа должен был мне помочь и не смог этого сделать. Был слишком занят своей работой. - Добавила она, желая, чтобы дочь не узнала ужасной правды.
- Ты о том, что он что-то пишет целыми днями, да? - Анита как-то особенно, точно с надеждой посмотрела на мать, не желая отступаться.
Элис кивнула.
- А что он пишет?
Женщина невольно отвела взгляд в сторону, словно заглянула глубоко в прошлое и потревожила те нити, которые бы следовало оставить в покое. Она молчала до тех пор, пока Анита не стукнула ее по руке и не вернула в настоящее. Тогда Элис заговорила.
- Он пишет сказку, дорогая. Ложись спать, - она укрыла дочь плотнее одеялом и уже собиралась уходить, как вдруг та сказала:
- Расскажи мне эту сказку. Пожалуйста, - умолительно звучали ее слова.
Элис села обратно на кровать и несколько секунд сидела в молчании, словно в раздумьях. Ей не хотелось говорить и в то же время хотелось высказаться.

- Ну, хорошо, - начала она. Анита легла на подушку и, устремив свой взор на мать, приготовилась внимательно слушать. - Эта сказка про одну девушку. Она жила давным-давно, была очень скромна и мила. Каждый вечер она стояла на набережной и смотрела вдаль, прямо как ты, ожидая наступления заката...

Закат солнца, что вспомнился вдруг Элис, как-то больно ударил горечью по ее сердцу. Она печально и задумчиво посмотрела перед собой и рассказала Аните ту сказку, которая была ей ненавистна больше всего на свете.

Она рассказала о скромной девушке и принце, который, встретив ее, был влюблен и навсегда отдал ей свое сердце. Она рассказала о ведьме, которая околдовала юного принца и злыми чарами заставила полюбить себя. Она рассказала о храбром и сильном сердце девушки, которая любила юного принца и ради любви своей готова была пожертвовать всем, даже собой, чтобы спасти любимого. Элис рассказала все, о чем просила ее маленькая дочь. Она преобразовывала каждый кусочек своих мыслей в сказочный сюжет, ибо взрослый роман был бы непонятен восьмилетнему ребенку. Но рассказывая, Элис видела совершенно не сказочных героев. Перед ее глазами представала совершенно иная, но не менее сказочная история. Элис ненавидела ее всем сердцем и всякий раз, видя, как Марк продолжает ее печатать, хотела стереть ее, а распечатанный вариант сжечь, кинув в камин. Вечно обращаясь к своему роману, Марк отравлял ей душу, и всякий раз ужасные мысли о том, что ее муж жалеет о выборе, посещали ее. Она видела и чувствовала этот гнет каждый день, и потому так нелюбима ею была эта история. Она всегда старалась уйти от размышлений о ней, но в этот раз, сидя на кровати своей дочери, она решила вспомнить то, чего так яро сторонилась все время. И она вспомнила, сдерживая на своем лице смешанные чувства горечи и ненависти с тихой обидой, таившейся в душе. В этой истории было все то же, что и в сказке про прекрасного принца, но только реальность заставляла видеть разницу между ними. Совершенно неизменным оставалось лишь одно: была девушка. Была набережная. И было солнце, уходящее за горизонт и разливающее по небу свои последние догорающие лучи...

Их крики становились громкими и с каждой секундой все более невыносимыми. Она ощущала это, но долгое время не в силах была подать виду. Ей этого не хотелось. И лишь когда слова этих людей стали слишком разборчивы, потому что они проходили совсем близко, ее веки сомкнулись в напряжении, а губы слегка искривились и поджались в полосочку. Ей было слишком неприятна их близость, но свое возмущение она всегда держала при себе, потому что вовсе не привыкла испытывать его. Никогда в ее сердце не было злости или сильной обиды. Единственным мрачным чувством всегда была лишь печаль.
Девушка слегка опустила голову, когда услышала слова, которых не хотелось ей слышать. Компания молодых и нетрезвых людей проходила прямо за ней. Двое держались за локти друг друга, не желая упасть. Третий тащился за ними, держа в руке полупустую бутылку пива.

- А я говорил, нужно было оставаться в баре. Вот что мы тут забыли, а? - Пьяный невнятный возглас того, кто плелся практически вслепую, раздался за спиной у девушки, и вскоре послышалось невнятное бормотание, из которого можно было понять лишь недовольство.
- Да успокойся ты, - растянуто ответил его товарищ, в данный момент держащий его под руку. Из всех троих он выглядел более вменяемым и не таким подбитым и пока еще мог держать себя в руках.
- Не, ну серьезно! Кому в голову пришла мысль прогуляться? - Продолжал тот, неожиданно криво размахнув руками перед собой, как бы придавая сказанному более важное значение. Он также поднял голову, и опухшую рожу его вдруг резко перекосило в изумлении. - О! - Он снова размахнул руками, но чуть не свалился в этот раз. Друзья успели его подхватить, и он продолжил. - Вы только посмотрите! Здесь милая леди! - Он продолжал смотреть на девушку своими пьяными глазами, пока выдумывал свою восклицательную речь дальше.
Она робко обернулась, и при виде него на лице ее появился слабый оттенок ужаса. Губы слегка расслабились, и она вздрогнула, распахнув глаза.

- Прошу прощение за свою развязность, мадам (тут он замер, засмотревшись в одну точку и завернув губы трубочкой, а потом посмотрел на нее, как бы вспомнив), но не назовете ли вы своего имени? - Он пару раз запнулся в словах, так как алкоголь лишал его речь внятности. Договорив, он причмокнул и закрыл глаза, попытавшись на пару шагов подойти ближе к молодой девушке. В испуге та отпрянула от него, а его приятели вновь взялись его останавливать.
- Хорош, Макс, пошли! - Парень, который шел с ним под руку последнее время, потянул его за руку на себя, подзывая кивком второго помочь ему, но тот буйный смог вырваться, дернув руку на себя, и чуть не свалился на землю. - Давай, помоги мне его взять, - попросил он уже голосом.
- Не трогайте ме.. ня, - он начинал заикаться.

- Пошли, - на выдохе повторил его товарищ и закинул руки пьяного себе на шею. Второй, глотнув пиво, держащее в руке, также накинул товарища на себя, и они вдвоем потащили обмякшее тело дальше, уже пытаясь свернуть с набережной к дороге. Но, отойдя на пару шагов, один из них, более вменяемый, вдруг обернулся и обратился к замершей в недоумении девушке.
- Я извиняюсь за моего пьяного друга... - его речь была более внятной, хоть и чувствовалась в ней небольшая развязность от спиртного. Однако завершить он ее не смог.
- Идешь ты или как? - Прервал его голос второго товарища, сказавшего это, даже не обернувшись. Он снова глотнул из горла и на сей раз бросил бутылку в урну.
Парень тут же развернулся, и они с другом ушли прочь. Только в последний момент по случайности он успел послать ей кривую улыбочку.

Девушка осталась на месте, слишком пораженная этой встречей. Она приняла произошедшее слишком быстро, не успев запомнить никого из тех, кто проходил мимо нее. Но того, кто обратился к ней с последними словами, она запомнила хорошо. Взгляд его глаз излучал в те секунды то, чего она никогда не видела у других людей. Какой-то дикий огонек сверкнул в них и теперь сверкал и в ее глазах. Она обернулась и посмотрела вслед солнцу, которое еще не успело уйти, словно ждало ее взгляда. И улыбка, которая так редко одаряла ее губы, еще сильнее исказила милое лицо.

Проводив уходящее солнце, она опустила руки и медленно поплелась прочь. В ее голове кружились разные мысли, и одна из них была той, что говорила о случайности этой встречи. Девушка не думала о ее предназначении. Она лишь размышляла о тех чувствах, которые подарила ей эта встреча, и никак она не знала, что эта встреча произойдет снова, довольно скоро.