Левиафан

Холодный морской ветер хлестал меня по лицу, пока я спускался по мачте на палубу, чтобы успеть первым отрапортовать капитану о приближающейся стае китов прямо по курсу. Тому, кто раньше всех замечал «зверюшек», в карман нередко сыпалось звонкое золото, и потому я старался сделать свою работу как можно быстрее. Я надеялся подловить капитана Гленстоуна на носу, у бушприта, куда он обычно выходил покурить по пришествию сумерек.

Винс и Герлонд, взбалмошные братья-близнецы, по обычаю развлекали публику, схлестнувшись в драке по одним им известной причине. Озверелые в чисто мужском пылу гарпунщики подбадривали сцепившихся, стуча своими охотничьими орудиями по корме. Воздух сотрясали выкрикиваемые в никуда ставки. Капитан стоял отдельно от всех, очевидно, занятый своими собственными мыслями. Он будто вовсе и не замечал развернувшейся потасовки. Некоторое время я не решался нарушить его уединение, но переборов свою робость, подошел поближе и встал рядом, исподтишка разглядывая его выдубленное непогодой лицо.

Старый моряк не подал виду, что заметил меня, и этого было достаточно, чтобы я смог хорошенько его рассмотреть. Обрывки слухов и чужих перешептываний внушили мне практически суеверный страх перед этим человеком. Воображение рисовало его как необычайно рослого, бородатого детину под два фута в плечах и с исполинским кинжалом за поясом. Но на деле он оказался совсем обычным: низеньким и щуплым, с мышиного цвета волосами и жидкой эспаньолкой - я не отличил бы его от простого матроса. Уголок его рта все время лихорадочно дергался.

Наверное, вы удивитесь: как это я ни разу не видел своего капитана раньше? Так вот случая не представилось. С самого отплытия из Нью-Бедфорда его основная работа была взвалена на двух старших помощников, единственных людей, с которыми он хоть и изредка, но переговаривался. Остальные же, включая меня самого, его просто не знали, так много времени он проводил в своей каюте. И лишь по вечерам он выходил наружу, чтобы расправить легкие и подымить.

Теперь, когда я, наконец, познакомился с ним, я удивлялся своей былой неуверенности и даже считал Гленстоуна жалким. Должно быть, это изумление было у меня на лбу написано, так как через секунду капитан, верно истолковав причину моего продолжительного молчания, скосил на меня взгляд и пренебрежительно усмехнулся.

- Не больно-то страшный, да? - спросил он и выдул струйку дыма мне в лицо.

Я посчитал благоразумным не отвечать, за что был удостоен еще одной порции курева, от которого у меня заслезились глаза, и я невольно закашлялся. В этом дурном сладковатом тумане еле угадывалась эмоция моего собеседника, но я почему-то был уверен, что на его лице играла снисходительная улыбочка. Вот так, одной единственной фразой он поставил меня на место.

- С чем пришел хоть? – голос у него был довольный.

Мне ничего не оставалось, кроме как рассказать о стае китов в миле от корабля. Гленстоун задумчиво почесал щетинистую щеку и устремил пространный взгляд куда-то за горизонт. Его настроение менялось на удивление быстро.

- Чудные животные, не правда ли? – протянул он лениво, - Даже жалко иногда резать. Словно убиваешь саму землю.

Он сказал это и тут же посмотрел на меня. Отчаянно так посмотрел. Будто искал что-то во мне, будто ждал от меня какого-то особого, понятного только ему отклика. А я был в душе с ним согласен. Лишение жизни, лишение жизни насильственным путем – пожалуй, самое противоестественное, что только может сотворить человек. Убийство меняет. И меняет безвозвратно. Немногие это понимают.

Так я думал в тот момент, но изо рта почему-то вырвалась совсем другая, черствая и практичная реплика:

- Но ведь есть-то тоже что-то надо…

Эти слова полоснули капитана словно хлыстом, и он тут же успокоился. Одержимый огонек в его глазах разом потух. Гленстоун почти что разочарованно похлопал меня по плечу и ушел раздавать распоряжения.

Было решено сначала брать детенышей. С правого борта. Они как раз плескались чуть поодаль от родителей, что давало нам возможность быстро и беспроблемно насадить их на гарпун и только потом заняться их родственниками. Я все еще думал о прошедшем разговоре. Во мне шевелилось неизвестное мне мерзкое чувство, застилающее ум и мешающее невозмутимому течению мыслей. Я не мог спокойно рассуждать и раз за разом возвращался к словам капитана. Голова гудела. Стайка китов неумолимо приближалась. Вдалеке уже были видны бьющие в небо фонтаны.

Я отдал канат трудившемуся по соседству Герлонду в пустой попытке сосредоточиться на предстоящей бойне. Но все было тщетно. Все мысли роились вокруг одного и того же. Я обреченно прислонился к мачте и закрыл глаза. Прямо над ухом раздался знакомый голос:

- Представь, что это люди, мальчик. Может, так тебе станет легче их убить?

Я отшатнулся от этих слов. Гленстоун противно загоготал, и его горячее дыхание обожгло мне щеку.

- Маленький-маленький мальчик совсем не привык слушать правду. Неужели, он не знает, как устроен наш грешный мир?

Я не ответил. Гленстоун поднес свое лицо почти вплотную к моему, лихорадочно облизнув губы:

- Ну, так проснись!

Корабль дошел до места. Гарпунщики притаились, обнажив свои орудия. В лунном свете они сверкали, словно разделочные ножи.

За кормой появился первый детеныш. Он игриво бил плавниками по воде, не подозревая, что за участь его ожидает. Видели ли вы когда-нибудь детенышей китов? Их мутные близорукие глазки, маленькие и удивительно добрые, обтекаемые тела, блестящие от влаги хвосты? Я не мог принять сам факт того, что таких невинных существ можно убить, так же, как и не мог поверить, что кто-то попробует это сделать. Но вот матрос рядом со мной прицелился, и спустя мгновение вокруг китенка расползлось багровое пятно. Я отвернулся.

- Чистая работа! – констатировал появившийся из-за спины Винс, - а теперь, давайте второго, пока мамаша не спохватилась.

К ночи все было покончено. Крупные особи сами загнали себя в ловушку в тот момент, когда обнаружили, что их детей больше нет. Они поплыли на запах крови и встретили каждый свой гарпун в том же месте, что и их детеныши. Их величие было сломлено, их предсмертное пение до сих пор раздается в моих ушах.

Матросы разбрелись по койкам и скоро уснули. Но я никак не мог последовать их примеру. Незаметно выскользнув из спального трюма, я направился к бушприту, где ожидал найти такого же бодрствующего Гленстоуна. И он действительно там был. Почти невидимый в своей черной одежде.

- А вот и ты…мой любимый собеседник… - едва слышно прошелестел он, - иди сюда, посмотри на эту воду.

- Ты вглядись, вглядись!

- Это кровь, мальчик, насколько хватает глаз. Все кровь.

Он печально улыбнулся:

- Природа не будет терпеть вечно. Когда-нибудь она всколыхнется и сметет нас всех. Легко, словно танцуя. Мы умрем. И мне хорошо от этого.

Он достал трубку, чтобы вновь закурить.

- А тебе хорошо?

Мне так и не удалось ответить на этот вопрос. Море рассекло нечто огромное, даже колоссальное, и ударилось в бок корабля. Нас с Гленстоуном отбросило в его противоположный конец, и я на секунду потерял сознание от пронзившей затылок боли. Словно сквозь вату я слышал топот ног, крики, лязг оружия. Размазанные пятна кружили перед глазами, но я никак не мог определить их принадлежность. Люди ли это были, черти ли?

Я на ощупь стал пробираться в сторону от заварушки, но тут мне на руку кто-то наступил. Я вскрикнул от боли. Чье-то размытое лицо проплыло прямо мимо меня, и где-то на задворках ума я понял, что это был один из близнецов. Палубу сотряс громоподобный гул.

- Беги…это сам дьявол! – прохрипел Герлонд мне в ухо и закашлялся кровью. Зрение прояснилось. Теперь я видел, что он лежал, на последнем издыхании, придавленный упавшей мачтой. Все было залито водой. Вокруг шныряли остальные матросы и неизвестно из-за чего бросали кверху гарпуны. Среди всего этого хаоса скакал возбужденный Гленстоун. Захваченный неистовством своего танца он воздевал руки к небу и маниакально хохотал.

- Левиафан! – визжал он, - он пришел! Он пришел за нами!

И тогда я поднял глаза. Звезды закрывал вселенской величины китовый хвост, занесенный для нового удара. С него срывались вниз искрящиеся капли. Бугристая белая туша подогнулась под кораблем и теперь сжимала его в тисках.

«Природа не будет терпеть вечно». Это месть. Она отомстит за всех своих детей.

Разноцветные лучи солнечного света, проникавшего сквозь украшенные витражной мозаикой сводчатые окна, раскрашивали замысловатыми узорами мраморное изваяние Небесной Царицы Аниоль, цветы и подношения у его подножия, каменный пол храма и коленопреклонённого отрока в блестящих доспехах. Юный принц Винвард, опиравшийся на спрятанный в ножны клинок с круглым синим камнем в навершии рукояти, поднял голову. Он смотрел в каменные глаза Владычицы Сущего, что простёрла над ним руки в благословляющем жесте, и шептал, как волшебное заклинание, свою просьбу:
‒ О, милостивая Аниоль, прошу тебя - даруй мне удачу в грядущей битве, заточи мой меч и наполни разрушением мой удар... Пусть кровь предателя, дерзнувшего оскорбить мой род, смоет позор, им причинённый. Молю тебя, Матерь всех богов, даруй мне удачу...
В какой-то момент мир расплылся перед его взором, будто за поволокой слёз, хотя Винвард вовсе не плакал. Цветы, подношения, узор витражей - всё это превратилось в одно пёстрое сплошное пятно. Но Аниоль, златокудрую деву в тёмно-алых одеждах, возникшую на месте статуи, даже не смотря на ореол божественного нестерпимого света он увидел чётко и ясно, прежде чем смиренно опустить глаза. Смертному не подобает смотреть в лицо Матери Всех Богов. Небесная Царица не размыкала уст, но отрок явственно слышал её голос - торжественно-спокойный, но с той мягкостью, с которой матери говорят со своими детьми.
«Я услышала твою мольбу, Винвард. Но знай - цена удачи велика. Ты должен будешь отдать мне кое-что взамен. Но то, чего я лишу тебя в обмен на победу, покинет тебя, едва клинок пронзит грудь твоего главного врага.»
Принц с минуту поколебался. Неизвестность пугала его, но жажда мести и триумфа была сильнее страха.
«В твоей воле забрать у меня всё, что пожелаешь, Владычица.»

Долина Хардал была похожа своими очертаниями на исполинскую миску - покатые склоны окружали приличных размеров поле, заросшее сочной зелёной травой. Когда-то то давно здесь было озеро, но вода ушла по неизвестным причинам за долгие лета до появления людей. Именно это место было избрано Винвардом для решающей схватки с остатками армии Уинвена - бывшего дворцового вельможи, которому вожделение к власти настолько затуманило разум, что он решился учинить мятеж. Не смотря на численный перевес и значительное превосходство королевской армии, отряд врага всё ещё представлял серьёзную опасность, и именно поэтому принц решился обратиться за помощью к божественным силам.
‒ Всем приготовиться! Наш противник на подходе! ‒ скомандовал Винвард, готовый в любой момент сорваться с места и повести своих воинов в сражение.
Он напряжённо вглядывался туда, где клубилась пыль, поднимаемая вражескими всадниками. Когда под копытами их лошадей загудела земля, и сине-стальная волна потекла по противоположному склону, принц понёсся вперёд, точно пущенная из арбалета стрела. И вот войска сшиблись, как два могучих морских вала, перемалывая друг друга. Миска долины Хардал превратилась в котёл с кипящим зельем жестокой сечи. Скакун принца, белой призрачной тенью мелькавший то там, то сям, и его всадник, чей безжалостный клинок рассекал щиты, кольчуги и плоть противников, чудом избегали вражеских мечей и копий, точно невидимая рука отводила их в сторону. Всё бешеней становилась битва, всё стремительнее убывали воины с синими гербами Уинвена на залитых кровью бронях.
Взгляд принца поймал наконец султанчик белых в кровавых крапинках перьев на чужом шлеме. Глупый вельможа так верил в мощь своих наёмных убийц и стратега, что решил сразу облачиться в триумфальные доспехи. Как недальновидно с его стороны. Винвард спешился, и конь его мгновенно унёсся за пределы поля брани. Он переступал через раненых и убитых, раздавая удары направо и налево, пока не прорубился наконец к ненавистному предателю - а он был уверен, что это действительно Уинвен, а не переодетый простой солдат. Меч его на удивление легко пронзил толстый нагрудный панцирь, да так, что острие его вышло со спины. В тот же миг стихла вокруг какофония битвы - песни мечей, лязг кольчуг и доспехов, крики раненых воинов, топот и ржание лошадей, - и в звенящей тишине Винвард услышал торжественно-спокойный голос Матери Всех Богов:
«То, чего я лишу тебя в обмен на победу, покинет тебя, едва клинок пронзит грудь твоего главного врага. Не печалься, дитя моё - не смотря на глухоту, ты будешь внимать просьбам и роптаниям своих подданных.»